Возвращайся, сделав круг. Книга 1 - Ирина Тигиева Страница 21

[5] Ситифукудзин (японск.) — семь богов счастья. Поклонение этим божествам вошло в традицию среди японского купечества и горожан в период Муромати (1333–1568).

[6] Рё — золотая монета высшего номинала в период Сэнгоку (середина XV — начало XVII в.).

[7] По др. гр. легенде, скульптор Пигмалион создал прекрасную статую и влюбился в неё. Афродита, сжалившись над ним, оживила статую, и новоиспечённая девушка стала женой скульптора.

Глава 8

Я пробиралась к ториям сквозь густой, похожий на вату туман. Ноги вязли в воде — точь-в-точь, как в озере, где меня едва не сожрал водяной змей. До слуха доносился странный тонкий визг. Что-то пронеслось рядом с лицом, я отмахнулась и поранилась об осоку. А потом лист осоки резанул меня по другой руке и по шее. Я охнула от боли и… проснулась. Рывком села на циновке и вскрикнула от неожиданности, увидев рядом лицо ёкая. Он тут же выпрямился, сжимая в ладони небольшого отчаянно извивавшегося зверька. В предрассветных сумерках я рассмотрела оскаленную фыркающую мордочку и дёргающиеся лапки, заканчивающиеся похожими на серпы когтями.

— Чт-то это?..

— Камаитати[1],- Дэйки выглянул из-за плеча своего господина. — Для чего я тащил тебе эти шкуры, если не укрываешься ими, Момо? Неудивительно, что запах твоего тела привлекает подобных тварей.

Я покосилась на скомканную шкуру — видимо, во сне мне стало жарко, и я её откинула. Ёкай сжал пальцы, зверёк задёргался сильнее, из маленькой пасти вырвались шипение, хрип… и, вскочив на ноги, я не помня себя вцепилась в руку демона.

— Что ты делаешь? Ты же его задушишь! Отпусти, отпусти!

Зверёк бился в конвульсиях, но хватка ёкая ослабла. Подняв на него глаза, я впервые увидела какое-то подобие эмоции на всегда невозмутимом лице — удивление.

— Отпусти его! — повторила я, подставив ладони под сжимавшую зверька руку.

— Ты точно сумасшедшая, — подал голос Дэйки. — Это — паразит. Он порезал тебя, чтобы слизнуть кровь…

— И что? Он — совсем маленький, ничего бы не случилось!

Царапины в самом деле походили на порезы бумагой — не чета тем, что в своё время оставил на моей спине «господин». Ёкай разжал пальцы, и зверёк, хрипя, шлёпнулся мне в ладони. Шёрстка взлохмачена, глаза прикрыты, изо рта вырывалось сиплое дыхание.

— Ты всё-таки придушил его… — горестно всхлипнула я.

Ёкай ничего не ответил и, развернувшись, скрылся в клубившемся у входа в пещеру полумраке.

— Что на тебя нашло? — возмутился Дэйки. — Господин защищал тебя, а ты вместо благодарности…

— Защищал! — я презрительно дёрнула плечом. — От него?

Очень бережно положила зверька на циновку. Его глаза вдруг открылись, мордочка слабо оскалилась.

— Видишь? — прошипел лис. — Эта тварь даже не понимает, что обязана тебе жизнью!

— Я ему прощаю. А что едят камаитати? Кроме крови…

— Спроси у него.

Закатив глаза, я выудила из узла оставшийся с вечера онигири и бамбуковую бутыль с водой. От онигири зверёк отвернулся, но когда я брызнула водой на лист, в который был завёрнут рисовый шарик, слизнул каплю. Я капнула ещё, а потом ещё, пока зверёк не отвернулся и от него.

— Какой хорошенький… — проворковала я.

Дэйки шумно выдохнул.

— Там, откуда ты пришла, таких нет?

— Точно таких нет. Есть похожие.

Зверёк смахивал на ласку — длинное гибкое тельце, пушистый хвост, симпатичная мордочка. Но лапки с серповидными когтями сильно отличались от коготков ласки моего мира.

— Как думаешь, он выживет?

— Надеюсь, что нет! — отрезал лис.

Зверёк начал дремать, я протянула руку, собираясь погладить по вытянутой головке, но его глаза тотчас открылись и мордочка оскалилась. Дэйки злобно фыркнул.

— Если, когда заснёшь, он искромсает твою шею и запястья, не говори, что тебя не предупреждали!

И, яростно дёрнув хвостом, удалился вслед за своим господином. А я, придвинув к зверьку онигири, легла рядом.

Будильник звонил и звонил — громко, настойчиво. Ненавижу вставать рано… В своё время перепробовала немало мелодий, чтобы сделать переход от сна к бодрствованию максимально сносным, но, в роли будильника, всё становилось ненавистным. Всё, кроме моей последней «находки» — щебета птиц. Правда, сейчас и этот звук казался раздражающим. Я поморщилась, открыла глаза… За пределами пещеры вовсю стрекотали насекомые, чирикали птицы — особенно одна, расположившаяся в ветвях у самого входа. Это и был «будильник». В пещере не было никого, кроме меня и… Вспомнив о ночном посетителе, я осторожно приподнялась на циновке. Сердце от волнения забилось чаще — вдруг несчастный зверёк умер? Он лежал на том же месте, куда я его положила. Глаза закрыты, но спинка едва заметно вздымалась и опускалась — он дышал. Очень легко я погладила по светло-коричневому меху на головке. Камаитати беззвучно оскалился. На онигири по-прежнему не смотрел, но я накапала на листок воды, и он с готовностью её выпил.

— Что же ты ешь?.. — вздохнула я.

С ночи зверёк явно ослабел, и мне было его невыносимо жаль. Представив, что к вечеру на циновке останется лишь безжизненное тельце, чуть не расплакалась. Но тут взгляд упал на тонкий порез на запястье, оставленный серповидным коготком… Идея была бредовой, и я мысленно взмолилась небесам, чтобы Дэйки не ворвался в пещеру сейчас. Всё вышло хуже. Едва я поднесла запястье к мордочке зверька, и тот, поведя носом, лизнул порез, в проёме мелькнула тень. Я слегка дёрнулась, услышав знакомый спокойный голос:

— Что ты делаешь?

Камаитати ощетинился и зашипел, я придвинулась к нему ближе.

— Пытаюсь спасти ему жизнь.

— Для чего?

Вопрос застал меня врасплох.

— В смысле… для чего?

Ёкай направился ко мне, зверёк зашипел громче, слабо зашевелил лапками, пытаясь подняться, и я выпалила:

— Остановись! Ты его пугаешь!

Ёкай остановился как вкопанный. Второй раз за сутки его лицо на моих глазах утратило обычное каменное выражение. Не то чтобы на нём отразились эмоции — скорее, их бледная тень. Но, видимо, мои действия были таким верхом безумия, что поколебали даже его ледяную невозмутимость.

— Ты ведь чуть его не убил, и он тебя боится, — пояснила я. — Уверена, когда убедится, что не причинишь ему вреда, перестанет так реагировать.

— Ты надеешься оставить это здесь? — в голосе ёкая звучало презрение. — Кормить своей кровью?

— Только пока он поправится. Нельзя же его… выбросить. Он может умереть.

Зверёк перестал шипеть и теперь настороженно смотрел на ёкая тёмными глазками.

— Видишь, уже успокоился, — улыбнулась я. — Он такой маленький… Может, это детёныш камаитати?

— Ты собиралась с Дэйки в деревню.

Наверное, это была попытка пресечь поток бессмыслицы, которую я несла.

— Да, собиралась. Ты же не убьёшь его, пока меня