Разрушитель небес - Сара Вулф Страница 20

Дравик вэль Литруа находит свою наездницу под дверью кухни. Его слуга Киллиам забинтованной рукой месит тесто для утренней выпечки, в кухне приятно пахнет – сливочным маслом, сахаром и дрожжами. Прислонившись к стене так, чтобы не попадать в клин света из приоткрытой двери, Синали крепко спит, утомленная тренировками. Ее лицо измазано пылью, в кулаке зажата грязная тряпка. Пол вокруг нее чист, каким не бывал уже много лет.

Дравик смотрит на девушку, узкая грудь которой поднимается и опадает, и размышляет о природе хищников и природе тех, кто от них спасается. Его мысли касаются прежде всего тех, кто остается в живых, и того, насколько громкими слышатся им фанфары финала. Стремление к финалу – величайшая сила и вместе с тем величайшая слабость этой девушки. Такими же были рыцари Войны: их выдающиеся способности в верховой езде определило не желание выжить или достичь триумфа. Объяснения матери были совсем другими: именно приятие финала наделяло их непостижимой силой. В любое другое время подобное отношение назвали бы культом смерти, но в Войне за старую Землю оно стало высшей честью рыцаря.

Как же ему повезло найти Синали.

И как не повезло Синали, что ее нашли.

Медленно и бесшумно он укрывает своим жакетом ее дрожащее тело и отступает в темноту Лунной Вершины.

12. Овум

Ōvum ~ī, сущ.

1. яйцо

Большинство уроков Дравика я постигаю телом. Но есть две вещи, которые я постигаю разумом.

Одна: гравитация сильнее меня. С ней нельзя бороться, можно только двигаться вместе с ней.

Вторая: яйцо нельзя разбить. Яйцо нельзя разбить, или я провалюсь.

Опять.

А провалы мне осточертели.

– Держись, – голос Дравика в моем шлеме едва пробивается сквозь шум крови в ушах. Перед глазами у меня все плывет, очертания голографических цифр на пульте искажаются, а Разрушитель Небес несется сквозь космос со скоростью 22 парса в минуту. 23. 24. – Еще десять секунд.

Звезды дрожат вдалеке. Я цепляюсь за жизнь благодаря натяжению тонкой поверхности седла, которая выпячивается, готовая вытолкнуть меня. В руке, так что костяшки побелели от напряжения, я держу яйцо. Стискиваю бедра, чтобы не дать артериальному давлению увлечь меня в беспамятство, а перегрузки ведут с моими внутренними органами увлекательную игру в мусорный пресс. Голова кажется тяжелой, будто в любую секунду может сорваться с шеи. Инстинкты призывают меня схватиться за что-нибудь, чтобы сохранить равновесие, но тогда яйцо разобьется. Нельзя. Яйцо должно выдержать эту гонку, иначе я не смогу перейти к следующему этапу тренировок. Уже полторы недели продолжаются мои провалы, а тревога и давление нарастают: хотя Дравик не говорит об этом напрямую, я понимаю, что мы сильно выбились из графика.

Мое тело под серым с объемной подкладкой тренировочным костюмом наездника – одна большая рана: синяки разной давности изображают карту моих тренировок на низких скоростях. Не знаю, сколько раз меня выбрасывало из седла и мотало в жесткой грудной полости боевого жеребца: после семнадцатого вылета я перестала вести подсчет. Примерно на двадцатом я поняла: сопротивляться невозможно. Нельзя двигаться против неудержимого притяжения гравитации, но можно быть в нем, подобно маятнику, который качается точно относительно центра. Не упираться, но и не сдаваться полностью… Только в этом случае меня не выбрасывает. Это не описать, это надо делать – проходить по бритвенно-тонкой грани идеального баланса. Продержаться десять секунд – все равно что десять томительных часов. Каждая миллисекунда головокружительной скорости и предельной сосредоточенности требует от меня напряжения всей силы воли, и я цепляюсь за единственное, что мне доступно – за боль.

– Есть! – рявкает Дравик.

Мысленно я произношу «медленно», и боевой жеребец моментально сбрасывает скорость, шипение бледно-голубых выбросов плазмы утихает, блаженное облегчение разливается по моему телу, когда перегрузки немного снижаются, потом еще, и наконец пропадают. Некоторое время мы с Разрушителем Небес висим в космосе, а компанию нам составляют лишь Станция и намного превышающая ее размерами зеленая сфера Эстер. Даже теперь, после перезагрузки, Разрушитель Небес кажется более странным, чем Призрачный Натиск: он тяжелее двигается, им сложнее управлять, и при этом он как будто… любопытен. Призрачный Натиск многое знал – в отличие от Разрушителя Небес. В седле возникает ощущение, будто смотришь на чистый лист, в бездну, которая жадно наблюдает, слушает, выжидает. Я решительно отказываюсь открывать ей больше, чем необходимо для движения: воспоминания о вторжении в мой разум еще слишком свежи.

Голос Дравика слышится гулко и отчетливо:

– Как там яйцо, Синали?

Я выбираюсь из седла, топаю ботинками по металлическому полу. Вся кабина боевого жеребца завалена яичной скорлупой и заляпана засохшими желтками – следами моих неудач. Механикам Разрушителя Небес явно плохо платят: зияющие дыры в броне они залатали, но вмятины и ржавчину внутри оставили нетронутыми.

Открыв клапан, герметично запечатывающий шлем, я срываю его с головы свободной рукой.

– Разбилось, наверное.

– Сделай одолжение, проверь.

Он проявляет терпение. И это хуже всего – то, что он настолько терпелив. Если бы этот благородный заводился с пол-оборота, ненавидеть его было бы легче, но он не теряет самообладания ни на минуту, сколько бы раз ни приходилось осматривать мою разбитую голову, сколько бы раз я ни выскакивала из Разрушителя Небес и ни пинала его пропахшую озоном броню. А когда после восьми дней неудачных попыток я разрыдалась, он терпеливо удалился и вернулся таким же спокойным.

«Я могу держать себя в руках».

Его улыбка выглядела слишком всепрощающей.

«Безусловно».

Я медленно разжимаю пальцы, полумесяцы ранок от ногтей на ладони кровоточат, но яичная скорлупа, запачканная красным… гладкая. Целая. Без единой трещинки.

Я съезжаю по стальной стенке.

– У меня… получилось. Глазам не верю.

– А я верю, – отзывается Дравик. – Уведи жеребца с поля, часок отдохни, а потом встретимся в комнате для силовых тренировок и займемся физической подготовкой.

Следующий этап. Наконец-то.

Я швыряю яйцо в стену, избавляясь от него, и вонзаюсь в седло кулаком: серебристые вихри в нейрожидкости охотно приветствуют меня, извиваясь у швов моего блекло-серого костюма. На тренировочном ристалище пусто, если не считать меня, безмолвная черная арена окружена неоново-красными лентами твердого света. Прищурившись, я замечаю, как что-то движется вдалеке. Что-то красное отключает маскировку в твердом свете и начинает приближаться.

Увенчанный перьями шлем.

У меня екает в животе.

– Дравик? – отчаянно зову я по внутренней связи. – Дравик? Вы говорили, что на этой арене я буду одна!

Он не отвечает, а в моем забрале вспыхивает входящий вызов от Солнечного Удара.

– Отклонить, – бормочу я. Ноль реакции. – Отклонить, отклонить… слушай меня, давай отклоняй, кусок…

– Эй, привет, –