Освобожденная инопланетным воином (ЛП) - Харт Хоуп Страница 19

Карья снова рычит. Он щёлкает зубами к дереву, затем смотрит на меня. Я моргаю. Он даже умнее, чем я думала.

— Как будто он пытается нам что-то сказать.

— Карьи умны, — говорит Тагиз, приседая возле дерева и исследуя грязь.

— Что думаешь? — спрашиваю я, и он хмурится, его глаза сосредоточены на следах.

— Что-то было здесь. Что-то, что не пахнет браксианцами или людьми, если судить по реакции карьи. — Я оглядываюсь на лагерь.

— Они наблюдали за нами.

Он кивает.

— Скорее всего, это дохоллы.

Я становлюсь на колени и чешу карью за ушами.

— Ты такой умный, — воркую я. Я наклоняюсь и расстёгиваю кожаный ремешок, который мы использовали в качестве ошейника, и моё сердце немного разрывается.

— Пора тебе идти и воссоединиться с миром, малыш.

Он кладёт одну лапу мне на колено, прижимаясь ближе. Я провожу пальцем по его носу, не обращая внимания на то, как затуманиваются мои глаза, когда я встаю на ноги.

Тагиз ждёт и тут же обнимает меня за плечи.

— Скорее всего, ты спасла ему жизнь, — бормочет он. — У тебя большое сердце, маленькая целительница.

Я пытаюсь улыбнуться, не обращая внимания на слезу, скатывающуюся по моей щеке.

— Давай покончим с этим.

Я отказываюсь оглядываться назад, когда мы направляемся к лагерю. Карья — дикое животное. Я забрала его из дикой природы, чтобы спасти ему жизнь, но он всё ещё может жить в лесу, где он сможет бегать свободно и охотиться.

Мы проходим примерно полпути до лагеря, прежде чем Тагиз вздыхает. Он решил дать мне побыть одной и притворился, что я не плачу, когда я незаметно вытирала слёзы с лица, но внезапно остановился, поворачиваясь к лесу.

— Что ты… о.

— Карья идёт за нами.

— Ты не можешь вернуться с нами, — говорю я. — Твоё место в лесу.

Он игнорирует меня, подбегая ближе.

Тагиз снова вздыхает.

— Мы продолжим прогулку. Ему может стать скучно и что-то в лесу привлечёт его внимание.

Но он не скучает. И вот, наконец, я стою у ворот лагеря и смотрю на карью, которая невинно смотрит на меня. Тагиз прикрывает рот рукой, и я сердито смотрю на него.

— Это не смешно, — шиплю я.

Он поддается своей ухмылке.

— Я не удивлен, что ты приручила ещё одного самца, маленькая целительница. Я только удивлён, что ты этого не предвидела.

Я вздыхаю.

— Что мы будем делать?

— Карья обычно приручаются терпеливыми воинами в течение многих месяцев или лет. Но этот явно решил, что ты вожак его стаи.

Я снова вздыхаю, разглядывая мохнатое существо, которое бросает на меня взгляд «чего мы здесь торчим».

— На самом деле я не вожак, — говорю ему.

Он рычит на меня, затем проходит мимо меня, направляясь обратно в лагерь.

Губы Тагиза дёргаются, и я сердито смотрю на него. Он пытается подавить улыбку, в конце концов запрокидывая голову от смеха.

«Мне не нужно было видеть, как красиво ты выглядишь, когда смеёшься. Нет, мне вообще не нужно было это видеть, ну спасибо огромное».

Я не обращаю внимания на то, как болят мои руки от потребности прикоснуться к нему, но, похоже, его это не беспокоит. Он притягивает меня ближе и накрывает мой рот, его язык проходит мимо моих губ… и вся моя защита потеряна.

Я почти задыхаюсь, когда он отстраняется.

— У меня было плохое утро, — бормочет он. — Всего несколько мгновений с тобой, и мой день изменился. Вот как ты действуешь на всех, кто тебя знает, маленькая целительница. Даже твой малыш карьи не застрахован от этого.

Я сдаюсь, позволяя моему телу расслабиться, когда я вдыхаю его мужской запах. Мы стоим у лагерных ворот, где нас может увидеть любой, включая его отца, но сейчас я не могу заставить себя волноваться.

— Ну, — наконец говорю я. — Думаю, теперь надо дать ему имя.

***

Я обедаю в одном из моих любимых мест на улице, рядом с ташивом Невады, когда замечаю Бет, идущую по небольшой поляне. Я машу ей, и она меняет курс, плюхается рядом со мной и угощается моими фруктами.

— Что ты всё ещё здесь делаешь? — спрашиваю. — Не то, чтобы тусоваться здесь плохо, конечно же.

Она улыбается.

— Мы останемся, пока не решим эту небольшую проблему с дохоллами. Зариксу и Дексару нравится идея объединить нашу оборону с Ракизом.

Я прикусываю нижнюю губу, внезапно подавившись.

— Алексис должно быть ненавидит это. Она постоянно в разлуке от своего племени. И у тебя уроки танцев…

— Всё нормально. Всё-таки чрезвычайная ситуация. Но ты права. Это уже длится достаточно долго. Нам нужен какой-то план, чтобы устранить эту угрозу раз и навсегда.

Несколько минут мы сидим в дружеской тишине, обе жуём, наблюдая, как члены племени занимаются своими делами.

— Как дела, Зои? — Бет нарушает тишину. — Ты выглядишь… грустной.

Мало того, что Бет прекрасна неземной красотой и грациозна от природы — даже с лёгкой хромотой, — она ещё и одна из самых добрых женщин, которых я знаю.

— Я в порядке. — Я улыбаюсь ей, но её брови хмурятся, говоря мне, что она видит мою чушь насквозь.

— Что-то произошло.

Я прочищаю горло, и слова вырываются прежде, чем я осознаю, что говорю их.

— Я спала с Тагизом. Много раз.

Её глаза расширяются, а затем она ухмыляется, но улыбка исчезает, когда она изучает моё лицо.

— Кажется, ты не очень довольна таким развитием событий, — бормочет она.

Я смеюсь, но у меня словно перехватывает горло, и звук больше похож на всхлип.

— Эй. — Она наклоняется ближе, обнимая меня за плечи. — Расскажи мне, что происходит. Я отличный слушатель, клянусь.

Всё выплескивается наружу. Как семья Тагиза ожидает, что он женится на ком-то другом. Как я пыталась держаться от него подальше, и как от его взгляда, моё сердце бьётся так сильно, что кажется, будто оно вылетит из груди.

Я вытираю слёзы с лица.

— Знаешь, каково это встречать Рождество в другой день, когда ты ребёнок? Знать, что ты не можешь отпраздновать настоящий праздник, потому что твой отец со своей настоящей семьей? Любовница и внебрачный ребёнок не получат двадцать пятое декабря — никогда. И даже не двадцать шестое. Они получают праздник двадцать седьмого или двадцать восьмого.

Ещё одна слеза скатывается по моей щеке, и Бет хватает меня за руку. Я всхлипнула.

— Почему ты плачешь?

Она вытирает лицо, сгорбившись.

— Ничего не могу поделать, — бормочет она. — Я разваливаюсь, когда мои друзья страдают.

Я улыбаюсь.

— Ты немного эмпат. — Я вздыхаю. — Моя мама была женщиной на стороне. Я не понимала этого, пока мне не исполнилось восемь или девять лет. Я услышала, как она разговаривает с моим отцом. Возможно, он любил мою мать. Может быть, даже любил меня. Но он никогда не собирался бросать свою жену. Никогда. К тому времени, как я стала подростком, мама наконец приняла такое положение дел, и я ненавидела его больше всего на свете.

— Не могу представить, как тебе было тяжело, — бормочет Бет. — Общалась ли ты с ним во взрослом возрасте?

Я качаю головой.

— Его жена захотела переехать в Калифорнию, когда я была подростком. Так они и сделали. Внезапно он исчез, и мне пришлось звонить в 911, когда моя мать проглотила пузырек с таблетками. Я должна была наблюдать, как она сломалась и восстанавливалась от этого. Ты знаешь, что она никогда не брала ни цента из его денег? Он ей, как минимум алименты должен. Но она была слишком горда, и вместо этого она работала на трёх работах и умерла по дороге на ночную смену в дрянной забегаловке у автостопа.

— Думаешь, то, что происходит между тобой и Тагизом, похоже на отношения твоих мамы с папой?

— Не называй его так, — рявкаю я и тут же жалею об этом. Я обнимаю Бет за плечи. — Прости.

— Нет, я понимаю. Я бы тоже не хотела считать такого человека своим отцом.

Я вздыхаю.

— Я наблюдала за ней, пока росла. Я видела, как несчастна она была, тоскуя по другому. Как она притворялась, что 25 декабря был просто обычным днём. Однажды я так разозлилась, что открыла все подарки под ёлкой на рождество. В настоящее рождество. Она плакала три часа.