Невидимый враг - Анна Снегова Страница 17

Я зажмурилась на мгновение.

Когда распахнула глаза, он открыл уже вторую на середине и продолжил читать. С того места, где, видимо, не так давно остановился.

И тут я понимаю, что кажется, те мои два часа, что я провела на огороде, он вовсе не в подполе коротал.

— Только не говори мне…

— Ага.

— Вот тут, под окном⁈ Всё это время читал⁈

Окно, на секундочку, выходит в аккурат на мои грядки.

— Не сказать, правда, что так уж внимательно. Ты меня всё время отвлекала. Очень уж живописно наклонялась.

Теряю дар речи. Решаю, что это к лучшему — и не буду отвечать! Судя по всему, одному наглому коту очень, ну просто очень понравилось меня дразнить! Вон какие лукавые взгляды бросает!

Не дождавшись ответа, он, посмеиваясь, снова углубился в чтение.

Ну а я сердито втыкала вилку в редис, который всё время предательски убегал, и решила сегодня кое с кем больше не разговаривать. Мог бы и помочь грядки полоть, в таком случае! Но, видимо, он предпочёл наслаждаться зрелищем. Как говорится, люди могут смотреть бесконечно на три вещи — как горит огонь, как течёт вода, и как другие работают.

Я сердилась, пыхтела, расправлялась с салатом, а чужак продолжал невозмутимо читать.

И читать.

И читал с таким очевидным интересом, переворачивая одну за другой страницы и пробегая глазами по строчкам, что я совершенно забыла на него сердиться.

— Знаешь, что я думаю, Ив? — спросил кот после длительного молчания задумчиво.

Скорее всего, как всегда, ничего приличного. Но вслух я лишь сказала сердито:

— Даже не догадываюсь!

— Что ты талантливая волшебница. И такой талант преступно зарывать в глуши, — проговорил кот между делом. Переворачивая новую страницу, невозмутимо обгрызая мясо с очередной мелкой косточки, и даже не глядя на меня.

Так и не поняла ничегошеньки, что же он имел в виду. А главное, к чему это было сказано, и что он в таком случае предлагает. И вообще — то ли обижаться мне на пренебрежительное «глушь» в отношении моего любимого леса, то ли радоваться, что вроде как похвалил! И даже талантливой обозвал.

Честно сказать, это было дико приятно! Гордевид как-то меня похвалами не особо баловал. У него главный принцип — ученика при нём самом не хвалить, чтоб не зазнался. Приходилось по движениям бесконечно длинной белой бороды и косматых бровей угадывать, сердится учитель или наоборот.

А потому я затаив дыхание смотрела на чужака и ждала продолжения, но его не последовало.

Он по-прежнему сосредоточенно углублялся в мои записи, рассеянно запуская когти в сковородку. И молчал, хмурил задумчиво брови, лишь иногда губы двигались, как будто он повторял мысленно за мной строки формул.

А я сидела, обняв колени, на стуле, как воробей на жёрдочке, и смотрела.

Какой же он… весь такой большой, неуместный совсем на моей маленькой кухне и за моим маленьким столиком. У меня здесь всё рассчитано на одного.

Вся жизнь рассчитана на одного.

Обычно в это время я, наскоро поужинав, запиралась снова в лаборатории и, если было чем светить, засиживалась далеко за полночь, а то и до утра. К счастью, живности у меня никакой не водилось — раньше, по крайней мере, — так что ни коровы, ни куры, ни собаки спозаранку не будили. Я сознательно не заводила, чтоб можно было спокойно отлучаться по своим делам в горы, где собирать по укромным тропам и долинам редкие цветы и травы.

Да-а-а уж… и как же это меня так угораздило?

Что вот теперь сижу и любуюсь на то, как мужчина, которого я два дня назад даже не знала, которого до сих пор даже понятия не имею, как зовут, ковыряется когтями в моей сковородке, проламывает тяжеленной тушей мой трещащий по швам колченогий стул и читает мои собственные секретные записи.

И чувствую себя при этом совершенно, абсолютно счастливой.

А потом непрошенной, как грозовая туча на солнце, наползает мысль о том, что скоро ведь уйдёт обратно — по своим непонятным кошачьим делам и неизведанным, скрытым в туманах кошачьим дорогам. Наверное, поэтому и своего имени не говорит — зачем? Какой-то случайной попутчице на этой развилке, куда повернула невзначай жизненная тропа.

Очень скоро ведь будет новая развилка, и цепочки следов снова пойдут в разные стороны.

Представилось вдруг очень живо, как стоит мне моргнуть — и его уже нет.

Закрыла глаза на мгновение.

Вот снова моя кухня. Светит жёлтыми лучами засыпающее солнце. Тепло от печки, и запахи по кухне такие вкусные… вот только напротив меня — пустой стул. Совсем-совсем пустой. И на столе — никаких других тарелок. Всё в идеально правильной упорядоченности, всё так, как надо, как я привыкла.

Острой болью колет сердце.

А потом онемение пробегает по рукам до самых кончиков пальцев.

Терпи, Ив! Не смей. Надо тренироваться. Он всё равно скоро уйдёт. Всё будет именно так, и лучше бы тебе не привыкать к тому, что напротив тебя за столом кто-то есть.

Что рядом с тобой кто-то есть.

Иначе потом эта пустота убьёт тебя.

Не выдерживаю и открываю глаза снова. Онемение проходит и получается даже вновь дышать. Куда-то исчезает тупая игла, воткнутая в сердце.

Вот же он! Рядом. Живой, настоящий. Сидит, облизывает пальцы по своей ужасной кошачьей привычке, и приличная девушка ни за что бы не стала как завороженная следить за этим процессом, конечно же.

Нет. Я не буду торопить время. Я стану наслаждаться тем, что есть. Пока оно есть.

В пределах разумного, конечно. Я же ещё не сошла с ума окончательно. Если меня уже сейчас так трясёт и лихорадит… страшно представить, что от меня останется, когда он уйдет, если поддамся кошачьему обаянию и дам то, чего он так настырно добивается.

Горстка пепла от меня останется.

Когда кот начал уже третью тетрадку, я сделала себе липового чаю с мёдом. И продолжила созерцать. Кажется, начинала понимать кота — в этом что-то есть. Просто смотреть. И млеть от удовольствия.

Тем более, кажется, самое плохое обошлось. Обошлось ведь?

Не знаю, что они там не поделили с братом моим когда-то, но кажется, чужак решил через всё это переступить… из-за меня? Нет, правда, ради меня, что ли?

Одна, рациональная моя часть, говорит, что это он так в благодарность за спасение собственной мохнатой шкуры. Ну, типа долг возвратить.

Другая, совершенно не рациональная, зацелованно-расплавленная и парадоксально счастливая, шепчет что-то совсем другое.