Истинные (не) изменяют в марте (СИ) - Мария Самтенко Страница 15

Петрикор Дагель недовольно лохматит волосы и лезет в сейф. Медленно, словно рассчитывает, будто я передумаю.

А с чего бы я должна передумать? У меня появился хоть какой-то шанс оправдаться!

Спешно хватаю документы, начинаю заполнять их по образцам. Петрикор Дагель вздыхает, выводит меня за дверь – просит подождать в коридоре, пока он сходит за адвокатом и колдуном – но потом, ненадолго задумавшись, снова заходит к себе и… сует мне половинку плитки шоколада.

– Съешьте, – строго говорит следователь. – Прямо сейчас.

И уходит. Недоуменно пожав плечами, разворачиваю фольгу. Очень вкусно! Реналь тоже покупал мне шоколад, но темный, элитный и горький, а тут самая обычная плитка из ближайшей лавки, нежная и сладкая. Запить бы еще чаем, но ничего подобного, конечно, не предусмотрено.

Не меньше получаса я сижу в коридоре, пока Петрикор Дагель ищет колдуна и адвоката. Последний тут же накидывается на меня с расспросами – точно ли я согласна на процедуру, понимаю ли последствия, не оказывали ли на меня давления.

– Только отговаривали, – отвечаю я. – И да, я уверена. Простите, думала, встречусь с вами только на последнем суде, но оказалось, что вы понадобились раньше.

– Ничего страшного, – хмурится адвокат, крупный седой мужчина.

Кажется, он разделяет скепсис Петрикора Дагеля, но хотя бы не озвучивает это вслух. Зато следователь еще как озвучивает – но все уже решено.

Меня отводят в комнату дежурного колдуна и… заставляют лечь на скамью. Точно такую же, как в кабинете следователя, но пошире. Примерно как тюремные нары по ширине.

– В кабинете штатного врача ремонт, – говорит маг.

Впрочем, врач все равно скоро появляется, и назвать его довольным никак нельзя.

Потом колдун просит вытянуть ногу, фиксирует ее кандалами. То же самое проделывает с другой ногой. А для рук у него, оказывается, приготовлены мягкие, но прочные путы. Тем временем врач приносит и устанавливает рядом какой-то устрашающий треножник… с капельницей?

Нет, это небольшой хрустальный сосуд, по виду скорее не капельница, а, наоборот, «высасывательница».

От вида этого жуткого агрегата меня начинает трясти.

Господин Дагель смотрит, как меня привязывают к скамейке, и недовольно качает головой.

– Я не передумаю, – шепчу я одними губами, пока врач протирает мне руку и находит венку. Или артерию, не знаю.

А потом… потом мне отворяют кровь, и я откидываюсь на скамейке, пытаясь бороться с нахлынувшей дурнотой.

Кровь капает, наполняя хрустальный сосуд. На вид туда можно два стакана залить, не меньше.

– А теперь, госпожа Марианна, клянитесь…

Мне суют под нос текст клятвы, и я зачитываю вслух.

А кровь капает.

Мне задают вопросы.

А кровь капает.

Я отвечаю, следователь качает головой, колдун хмурится.

А кровь капает.

Врач отодвигает адвоката и щупает мне пульс на другой руке, заглядывает в зрачки.

А кровь капает.

Петрикор Дагель составляет какие-то документы.

А кровь капает.

Мне суют их на подпись, снова что-то спрашивает.

А кровь капает.

«Все, все, заканчиваем», – торопливо говорит колдун. – «Отвязывай ее».

Сильные руки хватают мое запястье, вытаскивают иголку. Перед глазами мелькает встревоженное лицо Петрикора Дагеля с закушенными губами.

А потом кровь перестает капать.

И я падаю во тьму.

Глава 11

Голос Гейдена Ауруса – это точно не то, от чего я хочу просыпаться. Даже если он говорит приятные вещи:

– Спасибо, что вызвал меня, а не Реналя.

Вот это правильно. Кого я точно не хочу видеть и слышать, так это моего бывшего жениха. Даже его дядю можно как-нибудь потерпеть, если тот не будет угрожать каторгой.

– Не за что, Гейден, – слышу, как отвечает Петрикор Дагель.

Но что со мной? Откуда такая слабость, что я даже глаз не могу открыть? И вкус какого-то лекарства во рту? А, точно: ритуал.

Кажется, все прошло хорошо, и хотя бы следователь поверил в то, что я невиновна. И занес это в протокол! Как жаль, что это не поможет полностью снять обвинение, и нужны еще доказательства!

– Эту отвратительную, варварскую процедуру давно пора запретить, – говорит Гейден Аурус холодно и резко. – Как она? Что сказал врач?

– Маленькая упрямая мышка потеряла много крови, – вздыхает следователь. – Все хотела доказать – и мне, и тебе с Реналем. Я зафиксировал в протоколе: она говорит правду. Или, во всяком случае, сама в это верит.

– Мне все равно.

А судья, похоже, только расстроился. Еще бы. Тогда ведь получается, что его племянник – изменщик и врун!

Голоса стихают, и я снова соскальзываю в забытье. Просыпаюсь от того, что меня куда-то несут. Кажется, вниз и наружу. В повозку?

На моем лице пляшут солнечные лучи.

– Гейден, подержи ее, мне дверь надо открыть.

– Я не собираюсь к ней прикасаться.

– Гейден! Ну я же не могу положить ее на мостовую!

Как хорошо, что я уже лежу. А то точно упала бы в обморок от ужаса. Потому что аргументы у судьи наконец заканчиваются, он берет меня на руки и прижимает к себе, к плотной, пахнущей бумажной пылью мантии. Несет куда-то, а потом опускает на что-то жесткое.

Прохладные пальцы бережно поправляют мне волосы.

Нет! Это невозможно. Только не от этого человека. Я от Реналя-то не могла дождаться такой случайной ласки! А тут – судья!

Слышу чуть насмешливый голос Дагеля:

– Ну вот, и ничего не случилось, земля не разверзлась, и тебя не вышвырнуло в Эббарот…

Не могу разобрать, что происходит дальше. Кажется, холодные пальцы судьи касаются моей руки на сгибе локтя, там, где только что брали кровь. Секунда чужой заботы и чужого внимания окутывают теплом, и я снова соскальзываю в забытье.

В третий раз просыпаюсь под тихий, мерный скрип. На этот раз сил достаточно, чтобы открыть глаза, и я понимаю, что лежу в повозке. Узкое сиденье чуть покачивается в такт движениям колес, сквозь задернутое занавеской маленькое окошко пробиваются лучи солнышка.

А на сидении напротив устроился моривилльский судья. Вот прямо в длинной черной мантии, как будто только что из здания суда. Хотя, наверно, так и есть – сейчас же рабочий день.

Ко мне Гейден Аурус сидит полубоком, и, кажется, еще не видит, что я очнулась. Он задумчиво смотрит в окошко, изучая