Сердце ко Дню Валентина - Лекси Эсме Страница 13

— Когда соответствующие барьеры устранены, человек может проявить себя по — настоящему. Я — тот, кто устраняет препятствия. Нет смысла притворяться со мной, Адора, как я уже говорил, я не осуждаю, — от того, как он произносит мое имя, у меня учащается пульс и по телу пробегает электрический ток. Я никогда не была так очарована или так напугана кем — то. Я никогда раньше не встречала никого, похожего на Авиэля, и я благодарна ему за это.

— И это твой самый настоящий образ? — спрашиваю я, прежде чем указать на его устрашающую фигуру.

Неожиданно он издает смешок, от которого его лицо озаряется, темные черты оживают, острые клыки блестят в тусклом свете комнаты.

— Да, — говорит он, выставляя ладью вперед с голодной ухмылкой, — Шах и мат.

Ошеломленная, я опускаю взгляд, словно налитый свинцом, на шахматную доску, лежащую на столе. Я не замечал этого раньше, но теперь это ясно как божий день. Я чувствую тошноту, как будто жду, что вот — вот в чем — то будет подвох, как будто ставки, возможно, были выше, чем я предполагала.

Я слышу, как Авиэль встает, ножки стула скребут по кафелю, раздаются отдельные шаги начищенных модельных туфель, когда он обходит вокруг, чтобы приблизиться ко мне. Я все еще не поднимаю на него глаз, слишком смущенная собственным невежеством и наивностью.

Мое сердце бешено колотится от его близости, пока его теплое дыхание сладко не смешивается с моим, создавая опьяняющее сочетание специй и мяты. Он подносит губы достаточно близко к моему уху, чтобы коснуться моей кожи, и шепчет голосом, который парализует меня.

— Ты боишься.

Я невольно вздрагиваю от его легкого прикосновения, а когда встречаюсь с ним взглядом, то вижу в нем глубину, которая, я знаю, станет либо моим спасением, либо моей погибелью.

— Ты пугающий, — честно признаюсь я, и он снова обнажает клыки.

— Ты даже не представляешь, насколько, — он отвечает глубоким, гортанным смешком, хотя в его тоне нет ни капли юмора.

— Девушка, которая рассказала мне о тебе, сказала, что ты не человек, — говорю я.

Он не отрицает этого, вместо этого вопросительно наклоняет голову.

— В самом деле? — он двигается так, что кончики его пальцев нежно касаются линии моего подбородка, он не обвиняет, просто спрашивает.

Я киваю, мое горло сжимается.

Если он не человек, то кто же он тогда?

Он поджимает губы, словно размышляя, прежде чем, наконец, ответить на мой вопрос.

— Ты боишься не из — за того, что я не человек, не так ли? — кончики его пальцев задерживаются на моей коже, словно лаская, и я чувствую, как внутри у меня все тает.

Мое сердце сжимается от осознания того, что он прав, что я боюсь не неизвестности, а того, что я знаю прямо сейчас — что я очарована этим мужчиной.

Я отстраняюсь от него и с трудом сглатываю, затем закрываю глаза, чтобы успокоиться, прежде чем снова открыть их. Нам нужно кое — что прояснить, я не слабачка.

— Страх — это не всегда плохо, это часть инстинкта самосохранения, — отвечаю я, прежде чем упереться ладонью в его широкую грудь и оттолкнуть его со всем изяществом, на которое я способна.

Он отступает на шаг, давая мне дистанцию, которая мне нужна, и я чувствую, как его мозг готовится к ответу, как вдруг спасительная благодать разливается в воздухе в виде трех ударов в дверь.

Мы оба замираем и одновременно смотрим на дверь.

Выражение лица Авиэля лишь на мгновение сменяется раздражением, прежде чем он проходит в конец комнаты и широко распахивает дверь, открывая своего ассистента Джона и врача в дверном проеме, последний объявляет:

— Мы сделали все, что могли.

Я задерживаю дыхание.

— На данный момент, кажется, операция прошла успешно, — когда доктор произносит эти слова, мое сердце наполняется радостью, губы расплываются в улыбке, и я складываю руки в знак благодарности.

— Спасибо, доктор Апекос, — Авиэль поворачивается ко мне с натянутой улыбкой, — Похоже, мы должны отложить вопрос о моем выигрыше на другой раз.

Волоски на моих руках встают дыбом, когда он говорит это, а затем отворачивается, оставляя меня размышлять о том, что ждет меня впереди.

Глава 7

Адора

Сейчас я следую за хирургом по унылым бетонным стенам клиники и тусклому линолеуму на полу. Единственным источником света являются редкие лампы дневного света, расположенные слишком редко, чтобы иметь какой — либо реальный эффект, и отбрасывающие жуткий отблеск на окрестности.

Вскоре меня вводят в операционную Алесии — ослепительно яркую, стерильно белую комнату, с изобилием медицинского оборудования и приспособлений. Стены украшены сложными диаграммами и заметками, в воздухе витает слабый запах дезинфицирующих средств, а комнату наполняет фоновый гул оборудования.

Хирург объясняет, какая сложная процедура была проведена, что были назначены сильнодействующие иммунодепрессанты, чтобы сердце не отказало, хотя Алесия, безмолвно лежащая в тесных объятиях технологий, еще несколько дней будет находиться в медикаментозной коме, и из — за прогрессирующего состояния ее здоровья, ее состояние может ухудшиться. Восстановление, скорее всего, будет долгим и трудным.

Голос доктора затихает где — то на задворках моего сознания, и на мгновение я со страхом задаюсь вопросом, правильное ли решение я приняла ради своей сестры.

Я смотрю на трубки, которые тянутся от ее тела, их концы подключены к жужжащим аппаратам, которые полукругом стоят вокруг ее кровати, поддерживая ее хрупкую жизнь. Слезы застилают мне глаза, когда хирург продолжает говорить об оплате и терапевтических услугах. И все же все, о чем я могу думать, — это об Алесии, лежащей с трубкой в трахее, и о том, что сейчас она, кажется, ближе к смерти, чем когда — либо.

Доктор уходит, оставляя меня наедине с моими мыслями в тишине и холодном безмолвии палаты Алесии. Именно в этот момент я ощутила нежелательное вторжение в свое пространство, вызывающее ледяной озноб, и мне самой едва не требуется пересадка сердца, когда я слышу бархатистый голос Авиэля, раздающийся прямо рядом со мной.

— Ты должна признать, — замечает он. — Предсмертное состояние ей к лицу. — я не слышала и не видела, как вошел Авиэль, но вот он здесь — рядом со мной у постели Алесии.

Я скашиваю на него глаза и резким тоном отвечаю:

— Я просто хочу, чтобы она очнулась и поправилась, чтобы я могла забрать ее из