Между делами - Вэнди Джинджелл Страница 11

В тот день, свежий от событий победы над мостовым троллем и встречей с тритоном, я взяла в руки то, что всегда брала в первую очередь: копию водительских прав моей матери. Не то чтобы я считала их особенно полезными, просто мне нравилось смотреть на фотографию и вспоминать её такой. В последний раз я видела её совсем не такой приятной, и мне было приятно иметь хотя бы одну фотографию её серьезного лица с едва заметным намёком на улыбку.

Сегодня всё было немного по-другому. Я лишь бегло просмотрела информацию на водительских правах — фотография моей матери привлекла моё внимание в первую очередь, и тот факт, что я никогда в жизни не видела больше её фотографий, вновь пришёл мне в голову, когда я потягивала кофе, который принесла с собой.

Я присмотрелась к правам повнимательнее, и впервые в глаза мне бросилась пара деталей. Во-первых, это шрифт, похожий на печатную машинку, которую использовали для ввода информации в оригинале: я видела не так уж много водительских удостоверений, но была уверена, что они больше не используют для этого печатные машинки. Странный выбор официального шрифта или как?

У мамы также был неправильный рост, и её второе имя было написано с ошибкой — Энне вместо правильного Энн, что было довольно коряво.

Я нахмурилась. Коряво или целенаправленно? И почему эти права выглядели так по-другому? Я предполагала, что их выглядели иначе, потому что права были более старого образца, но до сих пор мне не приходило в голову, что человек на этом удостоверении, возможно, вовсе не мама. Просто рост сам по себе может быть неправильным, и, возможно, неправильное второе имя само по себе может быть не таким уж и корявым. Энн с буквой «е» вместо без «е» может быть не так уж и различаются, но если соединить это с различием в росте, и получится совсем другой зверь.

Но если это не мама, тогда кто? Фото было мамино, я была уверена.

И всё же, глядя на него, я начала сомневаться.

Я отставила чашку с кофе и впервые за всё время просмотрела информацию на копии, строчку за строчкой, пока не наткнулась на размытую дату выпуска.

20 апреля 1925 года.

Вот же блин.

Я предполагала, что это просто девичья фамилия мамы, потому что это была фотография, сделанная до того, как она познакомилась с папой, но с такой датой неправильное второе имя внезапно обрело смысл: маму назвали в честь её бабушки, без буквы «е».

Теперь в этом появился больший смысл: мама и папа никогда не были в восторге от того, что их фотографируют, и, насколько я знала, пока не нашла это удостоверение, у них никогда не было официальных удостоверений личности.

Но это всё равно заставляло меня гадать, что же, блин, происходит. Если было странно найти ксерокопию водительских прав, принадлежавших моей маме, в куче бумаг, которые собирал Атилас, то ещё более странным было найти там копию документа, принадлежавшего моей прабабушке. Как Атилас узнал о чём-то, чего не знала даже я, и зачем он собирал эту информацию?

Он собирал их для Зеро или, точнее, для его отца? Я была бы раздосадована, если бы это было для Зеро, но я была бы просто в ужасе, если бы это было для его отца. Я до сих пор помню, каково это — когда он находится в моей голове. Я не хотела, чтобы он интересовался мной настолько, чтобы интересоваться предками и водительскими правами. Что именно задумал Атилас?

Я ещё раз взглянула на четкую чёрно-белую фотографию и задумчиво провела по ней пальцем. С прабабушкой что-то случилось, поэтому маму назвали в её честь. Что, по словам мамы, произошло? Она уехала за пределы штата, и больше её никто не видел.

Я всегда считала, что это мой отец установил правила — никаких фотографий, ничего такого, что нельзя оставить дома и за чем никогда не вернуться, работать только за наличные, — потому что он был самым осторожным, самым обеспокоенным. Теперь я начала задумываться, а что, если это исходило от мамы? И если да, то о чём они так беспокоились, что это повлияло на всю нашу жизнь?

Я никогда не считала нашу жизнь странной, пока не погибли мама и папа. Мой друг-лепрекон Пять-Четыре-Один не так давно высказал нечто подобное. Я не хотела этого слышать. Теперь, когда мои сообщения бывшей подруге и нынешней зомби-Моргане висели для прочтения, а в руках находилась копия водительских прав, принадлежавших моей прабабушке, мне казалось, что мне пора начать думать об этом. Моргана отгородилась от реальности превращения в зомби, отказываясь признавать мир за пределами своего дома. Я была не лучше: я сосредоточилась на внешнем мире, который сошёл с ума, чтобы не смотреть на внутренний мир, который был не таким нормальным, как когда-то казался, и теперь изменился до неузнаваемости.

Пришло время мне всерьёз заняться исследованием своего собственного прошлого.

В смысле, мне сегодня, очевидно. Но скоро.

«Скоро никогда не наступит», — прошептал кто-то в моей голове, причиняя мне дискомфорт. Я попыталась отогнать этот голос. Я собиралась это сделать. Я планировала это сделать уже давно.

Я даже зашла так далеко, что передала флешку Маразулу за спиной Зеро — это была не мелочь. На ней могло быть что-то, имеющее отношение к моей матери.

«Планы, планы, но никакого действия», обвинил тот же голос.

— Заткнись, — сказала я ему, и я снова поспешно вышла из своей комнаты.

Глава 3

Я провела беспокойную ночь, проснувшись на рассвете, когда кто-то вышел из дома — Атилас, сонно решила я, поскольку всё ещё чувствовала Зеро и Джин Ёна где-то поблизости. «Хитрые штучки фейри», — подумала я и снова заснула, а проснулась только поздно утром следующего дня, чувствуя себя странно и будто в тупике.

Джин Ён развалился на диване в мягкой зелёной рубашке, которую не помешало бы застегнуть ещё несколько пуговиц, когда я, наконец, спустилась вниз. Несмотря на то, что я проснулась поздно, я час или два просматривала свои бумаги и разрозненные материалы, пытаясь убедить себя, что я действительно делаю что-то хорошее — действительно пытаюсь начать узнавать больше о своих родителях и о том, какая паутина была сплетена вокруг них. Однако я не осмелилась оставаться