Подводная конкиста - Вита Марли Страница 10

— Садись, — указал Ицамна на коренастый пень, что служил у целителя табуретом, — Знаешь что это такое, двуногий? Это хитрая вещица, но дюже полезная. Два камня трутся друг об друга и растирают маисовые зёрна в муку. Смотри, сюда засыпаешь, — старик прихвати горсть и сыпанул в специальное отверстие, — А потом крутишь вот так, — дёрнул за рукоять и парный каменный круг пришёл в движение, — Силищи у тебя ого-го, управишься быстро. Получиться должно так же, как вот здесь, — Ицамна продемонстрировал глиняный горшок с остатками маисовой муки, — Всё понял, человек? Управишься?

Или старик издевался или держал Эстебана за дурака. Ну не уж то он в свои тридцать три года не додумается, как меж камнями растереть кукурузу?

Хотя вообще-то в делах кулинарных испанец не очень то преуспел. На корабле орудовал кок, а к его стряпне у матросов отношение простое: что приготовили, то и жри, не нравится — стряпай сам. Если «Санта Люсия» стояла в порту на приколе, испанец кормился в тавернах, а ежели на диком острове приходилось наладить такелаж, разводили на берегу костёр, да кухарничали по очереди.

К еде Эстебан относился скорее как к досадной необходимости. В его представлении блюдо должно быть, прежде всего, съедобным, чтобы с голоду не помереть, и свежим по возможности, дабы не вызвать слабости желудка. Не будет никто по ту сторону океана любовно стряпать кальдосо да толочь гаспачо, как в детстве делала любящая абуэлита.

Да упокой Господь её душу!

За непривычной работой у Эстебана заныли мышцы рук и спины. Сам пожилой целитель вернулся в дом и, судя по незнакомому говору, прямо сейчас принимал очередного посетителя.

К старику Ицамне время от времени жаловали пациенты. Чаще, с ремесленного квартала, иногда крестьяне и редко — вельможи, разодетые в цветастые плащи и перья. Лекарь принимал их в собственном доме за тонкой перегородкой. Бормотал что-то на родном языке, вонючими мазями мазал, хлопковым бинтом перевязывал, благовониями окуривал, иными словами — работал не покладая рук.

Платили ему кто чем. Бобами какао, маисом, рыбой, домашней птицей, шкурами животных, полезной в хозяйстве утварью и самое редкое — железом.

Железные монеты разного веса и размера, с чеканкой в виде профиля какой-то страшной морды работали в Кулуакане местной валютой. И хотя железо подвергалось коррозии и, в понимании Эстебана, платёжной единицей было кране ненадёжной, для местных представляло наивысшую ценность. Большую, чем золото.

Тланчане не умели добывать железную руду. До сих пор не знали о её существовании.

Они научились ковать железо, полученное в ходе подводных разведок, но так и не поняли, не раскрыли природного секрета происхождения крепких металлов. Оттого только богатый вельможа мог позволить себе железное оружие, бедняк вооружался копьём или дубинкой с лезвиями из острого, но хрупкого обсидиана.

Не отрываясь от работы, Эстебан сдул со лба прядь волос.

Не припоминаю, чтобы старик хоть раз самостоятельно крутил эти чёртовы жернова. Всё это время муку ему приносила соседка.

Тучная женщина, мать семерых сорванцов регулярно снабжала собственной стряпнёй престарелого Ицамну. Оно и понятно: её пацаньё — завсегдашние посетители лекарской хибары. То вывих получат, то колено разобьют, то тумаков надают друг дружке.

Дело житейское. Сам таким был.

— Я вижу, лечение тебе больше не требуется, человек, — внезапно лекарь возвратился в компании тощего лохматого юнца, одетого в тонкий хлопковый плащ и набедренную повязку, — Стало быть, нам пора прощаться.

— Прощаться?! — испанец напрягся.

— Сейчас, когда ты снова здоров, полон сил и над жизнью твоей не висит угроза, наш достопочтенный касик приглашает тебя в поместье своего подданного вельможи.

Раньше я был слаб и измучен, теперь, когда я пришёл в себя, меня разместят со всеми почестями… и положенной охраной. Что любопытно, вождь намерен выделить мне покои не в собственном поместье, а в жилище своего вассала.

Квартирмейстер поднялся. Руки, выпачканные в мучной пыли, небрежно вытер о штаны, смахнул со лба пот и потёр раскрасневшуюся шею.

Сегодняшний день выдался особенно жарким. Солнце палило нещадно, жалило, выжигало. Хотелось растечься от этой невыносимой влажности и лежать неподвижно где-нибудь в тени до самой прохлады ночи.

— Моё имя Аапо, — с сильным акцентом заговорил невысокий улыбчивый юноша, спутник Ицамны, — Велением чтимого правителя я стану служить тебе, Человеческий Господин. Позволь сопроводить тебя, наш уважаемый гость, в дом славного тональпокуи, хранителя писаний. Там отныне будет твой дом.

Уже в который раз к испанцу не обращались по имени. Даже не спрашивали, как его зовут. Всем вокруг было достаточно, что он, Эстебан, человек. Остальное значения не имело.

— Раз велено — веди, — ответил испанец почти безразлично, а после, не забыв об учтивой благодарности, с лёгкой грустью обратился к лекарю, — Спасибо, целитель Ицамна. За всё.

Глава 11

— Располагайся, Человек, — слуга отодвинул полог и пропустил Эстебана вперёд, в его новое жилище.

— Я буду жить здесь? — моряк недоверчиво осмотрел комнату, — В этой… пристройке?

Резиденция вельможи, которого Аапо назвал «хранителем писаний» размерами значительно уступала поместью правителя. Самого высокопоставленного тланчанина Эстебан так и не увидел — слуга проводил испанца к невысокому строению, что располагалось, на небольшом отдалении от хозяйского дома и имело собственный отдельный вход.

То была одноэтажная пристройка или маленький флигель, — именно так квартирмейстер охарактеризовал бы будущее место обитания. При невеликих размерах домишко обладал всеми положенными удобствами и был оснащён диковинными изобретениями, которых доселе испанец не видал.

— Наш тональпокуи посчитал, что здесь уважаемому Человеку будет удобнее, — как бы объяснил слуга такой странный выбор размещения.

И проще избавиться, ежели чего…

Единственное окно занавешивалось шторкой из тонких тростниковых прутьев, которую можно было поднять или опустить, свернув в рулон. За окном — горный пейзаж. Далёкие очертания снежных вершин.

Приятный вид, ничего не скажешь. Всяко лучше, чем у Ицамны глядеть на хмурного соседа.

В жилище находился низенький стол, приземистое сиденье с подушками, плетеный сундучок, каменный очаг, куда в дни особо холодные и дождливые складывали поленья, ротанговое кресло и огромный топчан со множеством стёганых одеял.

Мягких. Куда более удобных, нежели промятый тюфяк в лекарской хижине.

Идеально выбеленные известью стены смотрелись пустовато. Так и подмывало водрузить над лежанкой распятие Христа или образ Девы Марии.

— Желает ли Человек отправиться в бани? — вопрошал Аапо, не стирая с лица учтивой улыбки.

А ты как думаешь, юнец? Портки мои с рубахой от соли и пота уже, поди, накрахмалились.

Слуга, однако, мысли Эстебана как будто прочитал и поспешил добавить:

— Я непременно приготовлю