Возвращение - Галина Дмитриевна Гончарова Страница 10

*- кому интересно — смотрите про Камер-Коллежский вал. Город старались обнести стеной, но бывало всякое, прим. авт.

Вал не слишком высокий, может метра три, но это ИЗ города. А с другой стороны ров с водой. Сейчас, скорее, с жидкой грязью. Глубокий, но узкий, перепрыгнуть через него можно.

Откуда Устя знала? Да тот же Фёдор и говорил.

Зачем вал построили?

А боролись с беспошлинным ввозом товаров. Телеги теперь могли пройти только по нескольким дорогам, через заставы. Государь еще хотел сеть постов вокруг вала расставить, чтобы любого, кто его просто так перелез хватали и пороли.

Про Борисе Ивановиче такого не делалось. Государь справедливо рассудил, что ни к чему вал охранять. Телегу ты через него не перетащишь, тюки не перекинешь, а одну бутылку… ладно уж! Коли ты так выпить хочешь, что через вал полез — пей!

Людей на ту охрану много понадобится, а пользы мало будет. Просто надо вал подновлять и ров прочищать, вот и будет ладно. А кто через вал полезет… явно не просто так, для баловства.

Сейчас Устя благословляла это решение.

Фёдор потом все же расставит посты, и стража будет хватать любого, кто будет перебираться через вал, и нещадно пороть прямо на месте. И Фёдор будет сам проверять посты, и нескольких людей прикажет запороть насмерть…

Это будет потом.

А сейчас она нещадно вымазалась, перебираясь через земляной вал, и радовалась еще более-менее сухой погоде. А то бы и хуже было.

Слезла с другой стороны, кое-как перескочила через ров, правда, упала на четвереньки и кажется, колено рассадила. А и ладно. Дохромает.

* * *

Роща открылась внезапно.

Кажется Усте — или она подальше от вала была?

А, неважно.

Вот только что голая дорога, а сейчас уже вокруг подростки, кустарнички, и все шуршат рядом. И соловей поет.

Устя невольно завертела головой, стараясь отыскать ночного певца. И нашла, что удивительно.

Соловей устроился на ветке дуба, и пел так, что дух захватывало. И был он при этом совершенно белым. Или луна так на перьях отливает?

Устя об этом не думала, она шла вперед и вперед.

И снова споткнулась, упала, выходя на поляну. Совсем небольшую, круглую — и береза на поляне. Да какая!

Сразу видно, она еще государя Сокола помнит. И до того сколько веков встретила?

Толстенная, мощная, покрытая густой зеленой листвой, словно и не приходила в рощу осень.

Устя согнулась в поклоне, да так, что носом чуть в траву не уперлась.

— Богиня…

И словно эхо ей ответил тихий голос.

— Богиня!

Только вот чувства разные были. Устинья перед рощей благоговела. А с той стороны ужас в голосе чувствовался, да какой!

— Кто тут?

Устя оглядывалась. Говорить? Бежать? Делать-то что?

— Это я.

Одетая в простую рубаху и ярко-зеленую поневу, на Устю смотрела женщина.

Молодая? Старая?

Лицо с морщинками, а глаза молодые, яркие, зеленые, даже в темноте видно. Такая искристая зелень, как у кошки, даже светится немного.

Фигура женская, и движения совсем легкие, девичьи.

— Кто ты? — Устя спрашивала требовательно. Разные люди приходят к Богине, да и слуги ее… Волхва это? Или пока еще помощница? Или кто-то еще? Не очень Устя во всем этом разбиралась…

— Я просто служу Живе.

— Ты — волхва? — Устя и не сомневалась. Она имеет право спрашивать.

— Да.

— Я… я пришла не просто так. Мне приказала прийти сюда одна из Беркутовых.

— Кто?

— Прости. Я не могу назвать ее имя.

— Я тоже Беркутова, — тихо сказала женщина. — Добряна меня нарекли.

— Устинья я. Заболоцкая.

— Не боярышня ли?

— Неуж так мой род известен?

— Прабабка твоя, Агафья, мне ведома. Волхва она, и не из последних.

Устинья кивнула.

— Вот. А со мной… я не знаю, что со мной случилось. Но волхва сказала мне сюда прийти. Здесь ответ искать.

Добряна видимо успокоилась, плечи опустились, посох исчез куда-то… когда он и появился-то? Устинья даже и не заметила.

— Что ж. Проходи, Устинья. Будем искать. Прости, не признала я в первую минуту.

— Я… со мной не так что-то?

Устя невольно руку к груди поднесла. Там горел крохотный черный огонек. Такой теплый. Такой…

Настоящий.

— Не совсем так, как надо бы. Но мы смотреть будем. Думать будем. Ты проходи… сестра.

— Сестра?

Вот уж чего не ожидала Устинья. Разве… и так бывает?

— Все мы — сестры, — женщина коснулась груди. Ровно там, где и сама Устинья ощущала тепло. — Все родные. Меня Богиня давно уже позвала, а тебя, смотрю, только что? Может, день — два?

Устя кивнула.

Двадцать пять лет назад? Двадцать пять лет вперед? Неважно, богине виднее!

— Недавно.

— Но не для служения, это я вижу. Ты меня не заменишь, у тебя другая дорога.

Устя снова кивнула.

Ей хотелось бы остаться в роще. Сесть под березу, и сидеть, слушать соловья, ни о чем не думать, никого не видеть — все устроится само?

Не устроится.

ОН умрет. И все будет плохо, и темно, и не нужно. Никому не нужно, и ей в первую очередь. Устя не сможет здесь остаться. Она обязательно уйдет. Но…

— Я просто пришла к Богине. Или за помощью. Я уж и сама не знаю.

— Не печалься, все образуется, — от руки волхвы шло тепло. Оно успокаивало, прогоняло мятежные мысли, заставляло дышать полной грудью. Мимоходом кольнуло горячее в колене, Устя даже охнула, но тут же успокоилась. — Себя мы вылечить не можем, а вот другим помочь проще. Друг другу особенно. Сила в нас общая. Если ты ее уже приняла, дальше легче будет. А вот те, кто Богиню не принял, тех лечить сложнее. Закрываются они, сопротивляются. Я уж молчу про крещеных. Чужое… оно завсегда чужое.

— Я тоже крещеная.

— Нет. Ты умершая.

— Я⁈ Я… кто⁈ — вот теперь Устинья и испугалась. Чуть не до медвежьей болезни, до дрожи в коленях, до крика. — К-как⁈

— Неведомо мне это. Ты пришла, я силу твою почуяла, — волхва головой качнула. — Я думала, ты с недобрым… сила твоя, хотя и от Живы, да словно через смерть прошла. Но не колдовка ты, тех бы я сюда и не подпустила. Да и не подошли бы они сюда.

— Колдовка?

— Наш дар от Живы, их от Рогатого. Наш дар врожденный, из ладоней