После развода. Один год спустя (СИ) - Карина Ли Страница 3

— Всё хорошо?

— Да. — И правда верю, что да.

Дальше всё будто смазывается.

Вторая волна гостей, ещё тосты, фото втроём со шпажками в руках. Я встаю со стула — и мир качается, как картинка в телефоне, когда случайно включил режим «замедленно». Под ложечкой пусто, в ушах шумит. Я пытаюсь улыбнуться Марине — у неё расплывается лицо, как в воде.

— Вика? — чья-то рука под локтем.

— Я… минутку… — успеваю.

Ступаю назад — и проваливаюсь в мягкую тень.

Стекло бокала звенит где-то рядом, кто-то зовёт Тимура, кто-то говорит «положите ноги повыше». Пахнет хлоркой и жареным перцем. Лоб мокрый, ладони холодные. Я пытаюсь открыть глаза и не получается.

Последняя мысль — глупая и упрямая: «Не пугайся, Тимур. Я рядом».

И темнота, как выключенный экран.

***

Сначала — звук.

Писк, как у старого будильника. Шорох пакета. Чей-то быстрый шаг.иПотом — свет. Белый потолок. Лампа, как блин.

— Мам? — шепчет Лерка. — Мам, ты меня слышишь?

Поворачиваю голову, будто она гипсовая. Вижу её лицо — распухшие от слёз глаза, хвостик лезет из резинки. Рука у меня в её ладонях. Тёплая.

— Слышу, — получается хрипло. — Где мы?

— Больница, — говорит она и тут же прикусывает губу. — Всё нормально. Ты просто… упала.

Слева слышу голос Тимура. Не вижу — он где-то за изголовьем, говорит тихо, как в кабинете у начальника:

— Я здесь. Всё под контролем. Врачи хорошие. Не волнуйся.

Дверь открывается. Заходит врач — женщина лет сорока пяти, в синих штанах и белом халате. Следом — медсестра с планшетом.

— Виктория Ивановна, добрый день. Я дежурный онколог. Как самочувствие?

— Пить хочу, — прошу. Медсестра подносит стакан с трубочкой. Пью. Вода обычная, но вкус как будто металлический.

Врач присаживается рядом, руки спокойно сложены. Смотрит прямо, не увиливает.

— Вы потеряли сознание на празднике. «Скорая» привезла, мы сделали стандартные исследования. — Пауза. — У вас подтверждён рак молочной железы. Анализы и УЗИ показывают активный процесс. Нам нужно начинать лечение в ближайшее время.

Комната будто съезжает чуть вбок. Я киваю. Мне не впервые звучит «онкология» — мы ведь обследовались, бегали по кабинетам, «наблюдение». Я знала слово «опухоль», но часть меня надеялась, что это останется словом. Не осталось.

Лерка втягивает носом воздух. Тимур шагает ближе, появляется в поле зрения. Лицо собранное, без паники. Кивает врачу:

— Что делать?

— План такой, — спокойно говорит она. — Дополнительные снимки, биопсия для уточнения типа. Затем курс химиотерапии. Возможно установка порт-системы, чтобы не травмировать вены. Схему подберём по результатам. Лечиться будем в онкоцентре. Сегодня оставим вас под наблюдением, поставим капельницу, возьмём кровь.

Слова «химиотерапия» и «схема» ложатся рядом, как две тяжёлые книги на стол. Мне хочется спросить что-нибудь простое, чтобы вернуться в жизнь, где есть списки дел.

— Я… смогу работать? — спрашиваю вместо этого.

— В первые месяцы лучше снизить нагрузки. Побочки есть, но мы научим, как с ними справляться. Главное — не откладывать, — она говорит это мягко, без нажима «срочно-срочно», но ясно.

Лерка кивает, как в школе, когда записывает в тетрадь. Тимур сжимает мои пальцы:

— Мы всё организуем. Лечение, клинику, лекарства. Всё будет. Слышишь?

Слышу. И ещё слышу тишину между нами: как будто все трое осторожно наступаем на лед и проверяем, выдержит ли.

— У вас есть вопросы? — врач смотрит только на меня.

Есть. Тысяча. Но рот почему-то говорит не то, что я думала.

— Волосы… выпадут? — шепчу.

— Вероятно, да. — Врач не морщится. — Это временно. Есть платки, парики. Мы подскажем.

Киваю. Вдруг вспоминаю детский сад, мою группу «Солнышко»: как мы обрезали старые тюли на шитьё костюмов и из ничего делали праздник. Сделаю и сейчас. Из ничего — что-то, на что можно опереться.

— Тогда начнём, — говорю сама себе и им.

— Мы всё оформим сегодня. Завтра переведём в центр, — отвечает врач и поднимается. — Я зайду позже.

Дверь закрывается. Воздух становится гуще. Тимур садится на край кровати. Ладонь по привычке гладит меня по плечу.

— Вика, — тихо. — Мы прорвёмся. Я рядом.

Он говорит правильно. Я киваю. Мне хочется повернуться к нему лбом, как всегда. Но тело ватное. Лера укрывает меня пледом, заправляет уголок, как я когда-то ей.

— Мама, — шепчет. — Я с тобой. Всегда.

Я улыбаюсь.

Слёзы выходят сами — тихо, без рыданий.

Страх есть, но под ним — упрямство, знакомое, родное. То самое, которым Тимур таскал мешки. Моё — не хуже.

Белый потолок перестаёт плыть. Писк куда-то уходит на второй план. Я считаю вдохи, как шаги по лестнице.

Раз. Два. Три.

Началось.

ГЛАВА 3

ГЛАВА 3

Окно на девятый этаж, вид на парковку и сосны за бетонным забором. В палате тихо: капельница шуршит как дождь, соседка дремлет с наушниками. На тумбочке — мой блокнот, бальзам для губ и банан, который я всё откладываю «на потом».

Здесь всё по расписанию: давление, таблетки, укол, «как самочувствие?», температура. Медсёстры быстрые, как курьеры, но с мягкими голосами. Я учусь не пугаться звука каталок и не оглядываться на чужие вздохи за дверью. Смотрю на сосны — так легче.

Ко мне приезжают «наши». По очереди, как сговорились.

Лида приходит первой, несёт мокрые от дождя хризантемы и контейнер с курицей «по домашнему». Выкладывает на столик салфетки, проверяет розетку, наливает мне чай из термоса. — Ешь хоть чуть-чуть, — командует. — И телефон не полируй. Режим «в самолёте» — и спать. Смеётся, но глаза внимательные. Делает селфи «для своих», я показываю большой палец, чтобы никто не пугался.

На следующий день Наташа. Тихая, аккуратная. Привозит мягкий шарф и текст: «Список сериалов, которые можно смотреть без дум». Сидит молча, держит за руку. С ней хорошо молчать.

Марина приходит поздно вечером, пахнет чужими духами и такси. Подмигивает: — Устроили тут вип-санаторий, а меня не позвали. Выкладывает на кровать маски для лица, какой-то спрей «от сухости воздуха» и смешной журнал со сканвордами. Мы хихикаем над «певица на три буквы» и «дерево с желудями», как две школьницы в последнем ряду.

Пишут девчонки со старой работы из сада. Шлют фото детей — мои «солнышки», теперь уже зубастые первоклашки. «Виктория Ивановна, выздоравливайте». Я читаю — и будто снова