Мой грешный муж - Миа Винси Страница 62

Он закрыл глаза, откинул голову назад, позволив своему миру сузиться до ее испытующих ласк, до ощущения ее мягкости, прижимающейся к нему. Казалось, сама ее сущность окутывала его теплым, ароматным туманом. Она распахнула его халат, впуская вечерний воздух, а затем прогоняя его своим прикосновением, прокладывая изысканный шлейф вниз, пока ее рука не наткнулась на его возбужденный член.

— Ты не скажешь мне, почему ты расстроен? — прошептала она.

— Я не расстроен.

— Мой дорогой, чувствительный муж.

— Чувствительный?

От возмущения он открыл глаза, пытаясь не обращать внимания на ее дразнящую руку.

— Я не чувствительный. Я никогда не был чувствительным. Я сильный, выносливый, неистовый и… О, — Чудесная женщина крепко обхватила пальцами его член. — И твердый, — закончил он с хриплым вздохом.

— Очень твердый. И очень чувствительный.

Ее захват был одновременно крепким и нежным, глаза настороженными.

— Тебе нравится, когда я это делаю?

— Теперь ты дразнишь меня.

Она крепко обхватила его, погладила по всей длине, сделала это снова.

— О боже. Тебе не нравится, когда тебя дразнят?

Ее глаза озорно блеснули.

— Может, мне прекратить?

Он засмеялся, хрипло постанывая, что заставило ее тоже рассмеяться. Она опустилась на колени рядом с ним, не отпуская его, и он повернул к ней лицо так же беспомощно, как подсолнух к солнцу. Она поцеловала его, медленно и чувственно, зажав его нижнюю губу между своими, проводя по ней языком.

— Тебе стоит навестить меня в Санн-парке, — прошептала она ему в губы.

Сквозь туман своего желания он подумал: «Да», а потом подумал: «Почему она хочет, чтобы я был там?»

— Зачем? — с трудом выговорил он.

— Я бы хотела, чтобы ты его увидел. Это красивый старый дом, а сады просто потрясающие. Это меньше чем в дне пути от Бирмингема. Ты мог бы взять с собой какую-нибудь работу. Ты мог бы занять папин кабинет. Я показала бы тебе свою секретную беседку.

— Я видел твою тайную беседку, — сказал он. — Я каждый вечер пришвартовываю там свою лодку.

Она сжала его, и он вскрикнул, но все равно улыбнулся. Он улыбался всем телом.

— Я все еще могу тебя придушить, — предупредила она.

— Я почти с нетерпением жду этого.

Но это… это было еще лучше. Он закрыл глаза, впитывая ощущения, когда ее рука гладила его член, а губы покусывали его подбородок и скользили вниз по горлу. Затем вниз по его груди, его грудная клетка напряглась, когда его тело потребовало больше воздуха, ее язык скользил по его соскам, ее волосы дразнили его, ее нос касался его, ее рот скользил все ниже и ниже, к его животу.

Он боролся с собой и не знал, победил он или проиграл, когда открыл глаза и взял ее лицо в свои ладони.

— Кассандра, любимая, ты не обязана. Я просто дразнил.

Ее игривая улыбка всколыхнула его кровь на новый уровень.

— Но я в долгу перед тобой.

Нет, не в качестве долга. Это должно было быть сделано добровольно или не делаться вообще. Она хотела только детей, но от этого дети не рождались. Ему нужно было, чтобы она сама захотела этого. Если бы она хотела этого сама, то не захотела бы прекращать.

— Ты говорил, что тебе это нравится, — сказала она.

Она высвободила голову из его рук и снова прижалась губами к его коже, бормоча что-то между поцелуями, которые он был не в силах остановить.

— Ты делаешь это для меня, и мне приятно, и я хочу, чтобы тебе тоже было хорошо. И ты не хочешь говорить мне, почему ты расстроен, поэтому я должна найти другой способ поднять тебе настроение, потому что, когда я расстроена, ты помогаешь мне почувствовать себя лучше, и мне нравится, что мы делаем это друг для друга.

Да, да, но… Он не мог допустить, чтобы она чувствовала себя обязанной.

— Кроме того, мне любопытно, — добавила она. — Я хочу попробовать, и мне потребовалось столько времени, чтобы собраться с духом. Так что, честно говоря, с твоей стороны было бы невежливо отказать мне сейчас.

Она победила. Он сдался.

— Я бы не хотел показаться грубым, — сказал он. — Знаешь, моя жена учит меня быть вежливым.

— А мой муж учит меня быть порочной.

Запустив пальцы в ее волосы, он сквозь прикрытые веки наблюдал, как она берет его в рот. Сначала она экспериментировала, покусывая, облизывая и целуя его, что чуть его не убило. Он слышал собственное дыхание, прерывистое и неглубокое, вырывающееся из его напряженной, измученной груди.

— Я не знаю… — Она подняла на него глаза. — Скажи мне, что делать. Если ты мне не скажешь, я не буду знать.

Каким-то образом ему удалось обхватить ее руку на своем члене и объяснить, как его держать, и вскоре она нашла то, что ему нравилось. О, милый боже, это было приятно. Потому что она тоже была чувствительной и заботилась о том, чтобы все было правильно, и это было в ее духе, не так ли? Видеть людей, заботиться о них и отдавать, всегда, черт возьми, отдавать, всегда желая исправить мир. Он должен был остановить ее, но ему нравилось, что она заботится о нем, и он был достаточно эгоистичен, чтобы верить, что ей это нравится, потому что ему нравилось заботиться о ней, и ей нравилось, что они делают это друг для друга, и ему это тоже нравилось, и он не мог думать, он только знал, что он чувствовал себя великолепно, и она была его женой, и он не должен был кончать ей в рот, но, о, боже милостивый, ее рот был прекрасен, и она была прекрасна, и…

Она отпустила его. Холодный воздух коснулся его влажного члена. Он едва сдержал крик.

Высвободив пальцы из ее волос, он попытался восстановить дыхание и терпение. Он открыл глаза и увидел ее в свете камина, она тоже прерывисто дышала.

— С тобой все в порядке? — спросил он на одном дыхании.

— Да. Я… Это довольно… То есть… Тебе так не кажется?

— Откуда мне знать.

Она рассмеялась, и он погладил ее по щеке, восхищаясь ее нежными глазами и пухлыми губами.

— Скажи, что навестишь меня в Санн-парке.

— Если ты продолжишь так поступать со мной, я пообещаю тебе весь мир.

— Я не просила всего мира.

Она опустила голову, но это было бесполезно. Она уже победила.

Не обращая внимания на ее смущенные протесты, он приподнял ее и задрал раздражающую ночную рубашку. Как только она поняла, то с готовностью оседлала его и направила внутрь себя, опускаясь на него с пронзительным стоном,