Летний сад - Полина Саймонс Страница 6

При виде их Татьяна ощутила живое биение в чреслах и тут же выпрямилась, со вспыхнувшим лицом поправила одежду и принялась расчесывать волосы, решая, что с ними делать. Александр никогда прежде не видел ее волосы такой длины: они теперь падали до поясницы. Она подумала, что ему это понравится, но он как будто и внимания не обратил. Татьяна знала, что цвет и фактура ее волос не были естественными. Она восемь месяцев назад, перед поездкой в Европу, покрасила их в черный цвет, потом старательно высветлила в прошлом месяце в Гамбурге, и теперь они были сухими и ломкими. Перестали быть шелковистыми. Может, он поэтому к ним не прикасался? Она не знала, что с этим делать.

Татьяна заплела обычную косу, оставив пряди спереди и длинный свободный конец сзади, перевязала желтой атласной лентой, на случай если он все же коснется ее волос. Потом позвала Энтони, игравшего в пыли снаружи, умыла его, убедилась, что на шортах и рубашке нет пятен, поправила ему носки.

– Зачем ты возишься в грязи, Энтони, как раз перед тем, как мы идем к папе? Ты знаешь, что должен быть аккуратным ради него.

Александру нравилось видеть жену и сына в полном порядке, когда они приходили встретить его на причале. Татьяна знала, что он доволен, когда они выглядят аккуратно, подтянуто, радостно.

Цветы в Стонингтоне выглядели ошеломляюще – высокие мерцающие люпины играли пурпурными и голубыми оттенками; Татьяна с Энтони собрали недавно немного, и теперь Татьяна вплела один в прическу – пурпурный, как сирень, по контрасту с ее золотистыми волосами, потому что раньше ему и это нравилось.

Она внимательно осмотрела свои ногти, убеждаясь в их чистоте. Оба они ненавидели грязные ногти. Теперь, когда Татьяна бросила работу и Александр был с ней, она отрастила ногти немного длиннее, потому что (хотя он никогда ничего не говорил) он молча откликался на легкие прикосновения ее ногтей.

В тот день у нее было несколько минут, и она покрасила их красным лаком.

Тогда он ничего не сказал о ногтях. (Или о сиреневых люпинах, атласе в волосах, о ее губах, бедрах, груди, белоснежных трусиках.) На следующий день спросил:

– Это в Стонингтоне продается такой изумительный лак для ногтей?

– Я не знаю. Этот я привезла с собой.

Он молчал так долго, что Татьяна подумала: он ее не слышал.

– Ну, это должно было понравиться всем инвалидам Нью-Йоркского университета.

Ах, это уже какое-то соучастие… Небольшое… но это начало. Но что на это ответить? «Это не для инвалидов»? Она понимала, что это некая ловушка, код, говоривший: «Если сиделкам не разрешается красить ногти, зачем ты купила этот лак, Татьяна?»

Позже тем вечером, за кухонным столом, она стерла лак ацетоном. Когда он увидел, что лак исчез, сказал:

– Мм… Значит, другие инвалиды не оценили красные ногти?

Она подняла на него взгляд.

– Ты шутишь? – спросила она, и у нее задрожали кончики пальцев.

– Конечно, – ответил он без намека на улыбку.

Татьяна выбросила красный нью-йоркский лак, кокетливые послевоенные нью-йоркские платья с рюшами, нью-йоркские блестящие туфли на высоком каблуке от «Феррагамо». Что-то происходило с Александром, когда он видел ее в нью-йоркской одежде. Она могла бы спросить, в чем дело, а он бы ответил, что ни в чем, и это было бы все, что он сказал бы. Поэтому Татьяна выкинула эти вещи и купила желтое муслиновое платье, и хлопковое платье в цветочек, и белое облегающее платье, и голубое – уже в Мэне. Александр все равно ничего не говорил, но стал менее молчаливым. Теперь он разговаривал с ней о разном, вроде Хо Ши Мина и его военных банд.

* * *

Она старалась, старалась быть забавной с ним, как прежде.

– Эй, хочешь услышать шутку?

– Конечно расскажи.

Они шли вверх по холму к Стонингтону следом за пыхтящим Энтони.

– Один человек много лет молился о том, чтобы попасть в рай. Однажды он шел по узкой тропе в горах, споткнулся и упал в пропасть. Но каким-то чудом зацепился за чахлый куст и закричал: «Кто-нибудь! Пожалуйста, помогите! Есть там кто-нибудь?» И через несколько минут ему ответил голос: «Я здесь». – «Ты кто?» – «Господь». – «Если ты Бог, сделай что-нибудь!» – «Послушай, ты так долго просил привести тебя в рай! Так просто разожми пальцы – и тут же очутишься в раю». Немного помолчав, человек крикнул: «Есть тут кто-нибудь другой? Прошу… помогите!»

Сказать, что Александр не засмеялся над анекдотом, было бы ничего не сказать.

У Татьяны дрожали руки, когда бы она ни думала о нем. Она дрожала дни напролет. Она ходила по Стонингтону как во сне, напряженная, неестественная. Она склонялась к сыну, выпрямлялась, поправляла платье, приглаживала волосы… Но нервное ощущение в животе не утихало.

Татьяна старалась быть немножко дерзкой с ним, меньше его бояться.

Он никогда не целовал ее на глазах у Джимми или других рыбаков, вообще на виду у кого-либо. Иногда вечерами, когда они гуляли по Мейн-стрит и заглядывали в магазинчики, он мог купить ей шоколадку, и она поднимала голову, чтобы поблагодарить его, и тогда он мог поцеловать ее в лоб. В лоб!

Как-то вечером Татьяна, устав от этого, вскочила на скамейку и обняла его.

– Хватит уже! – воскликнула она и поцеловала его в губы.

В одной руке он держал сигарету, в другой – мороженое Энтони, и ему ничего не оставалось, как прижаться к ней.

– Слезь сейчас же, – тихо сказал он, мягко отвечая на поцелуй. – Что это на тебя нашло?

Господа присяжные, леди и джентльмены, я представляю вам солдата!

* * *

Бродя вместе с Энтони по холмам Стонингтона, Татьяна познакомилась с женщинами, работавшими в магазинах, и мальчиками, развозившими молоко. Она подружилась с одной фермершей на Истерн-роуд; той было слегка за тридцать, а ее муж, морской офицер, все еще продолжал воевать с Японией. Нелли каждый день наводила порядок в доме, выдергивала сорняки в палисаднике, а потом сидела на скамейке перед домом в ожидании мужа – так Татьяна с ней и познакомилась, просто проходя мимо с сыном. После того как они поболтали пару минут, Татьяна пожалела эту женщину: та живо напомнила ей ее собственные горести, – а потом спросила у Нелли, нужна ли ей помощь на ферме. У той имелся акр земли, где росли картофель, томаты и огурцы. Татьяна кое-что понимала в этом.

Нелли с радостью согласилась, сказала, что может платить Татьяне два доллара в день из армейского жалованья мужа.