Виктория Холт - Единственная любовь королевы Страница 56

Дурак, дурак! Давно шестьдесят стукнуло, а он безоглядно влюблен в двадцатидвухлетнюю девушку, королеву, которая замужем за молодым немецким принцем, да к тому же безумно любит мужа.

Он желал им счастья. Он помог им обрести счастье и, как дурак, цеплялся за эту переписку, потому что это было все, что у него осталось.

Каждый день он ждал ее писем. Он дорожил ее любезными замечаниями. Он часто с любовью смотрел на маленький талисман — брелок для ключей, который она ему подарила. «Он принесет вам удачу, — сказала она тогда. — Вы же знаете, я беспокоюсь о вашем здоровье». Затем последовали рисунки, которые она сделала сама. Она подарила их ему, потому что знала: он будет дорожить тем, что дорого и ей.

Да, если письма от нее перестанут приходить, ему конец. Она всегда будет вспоминать о нем с нежностью, однако он больше не будет играть никакой роли в ее жизни. Но ведь так и должно быть. Это было ясно с самого начала.

Когда пришел Штокмар, лорд Мельбурн был, как всегда, обходителен и ироничен. — Ну, барон, — сказал он, — значит, моя переписка с королевой не дает вам с сэром Робертом покоя?

— Она должна прекратиться, — сказал Штокмар. — Это в высшей степени опасно.

— Не знаю, что скажет Ее Величество. Она и так корит меня за то, что я недостаточно быстро отвечаю на ее послания.

— Нужно объяснить ей, что ваша переписка ставит ее в двусмысленное положение.

— Но, дорогой Штокмар, подобным образом от королевы ничего не добьешься: переписка должна прекратиться постепенно. Уж вы положитесь на меня.

Штокмар кивнул. Он высказал то, что хотел. Остальное — дело лорда Мельбурна, а в том, что он человек чести, сомневаться не приходилось.

«Этот немец обладает влиянием при дворе, — подумал лорд Мельбурн. — Он прав, разумеется, он проницательный; и все же нет в нем остроумия, нет легкости. Что они сделают с моей славной Викторией, эти немцы — Штокмар и Альберт?»

Приближалось Рождество, и Виктория с Альбертом отправились в Виндзор, чтобы провести праздник в своем любимом месте. Королева была возбуждена и счастлива. Киска как будто перестала болеть и оказалась умненькой и забавной девочкой. «Парень», как они называли Альберта-Эдуарда, был вполне здоров и не доставлял родителям никаких хлопот. Вышел славный отдых. Погода установилась ясная и морозная, и королева с Альбертом наслаждались катанием на лошадях и прогулками в парке и в лесу.

А сколько радости принесли подарки! Альберту хотелось, чтобы Рождество в Виндзоре оказалось в точности похожим на празднества в Кобурге, когда было так весело наряжать елки. Киске очень нравились горящие свечи, даже Парень смотрел на них во все глаза. Церемония раздачи подарков и всегда-то приводила королеву в восторг, а теперь еще прибавилось удовольствие видеть маленькую Киску, нагруженную большущими праздничными пакетами, назначения которых она пока толком и не понимала.

Парень был пока слишком мал, чтобы интересовать королеву, — к младенцам Виктория никогда не питала особой симпатии, но к Киске она привязалась по-настоящему, и частенько по утрам Лецен приносила ее к родителям в кровать. Лецен и сама любила присесть на постель королевы, чтобы показать, что ребенок развивается не по дням, а по часам; но, когда в спальне оказывался Альберт, он тут же забирал у нее ребенка и поворачивался к баронессе спиной, и ей не оставалось ничего другого, кроме как уйти — разумеется, скрепя сердце.

Виктория чувствовала неприязнь, которую эти двое уже открыто выказывали друг к другу, и порой она довольно сильно раздражалась то на баронессу, то на Альберта.

Но Рождество — счастливое время, оно обошлось без ссор и обид, а от предновогоднего бала она вообще получила огромное удовольствие: в полночь, когда начали бить часы, музыка смолкла, а после двенадцатого удара фанфары возвестили о наступлении Нового года.

Она стояла в этот миг с Альбертом, который крепко сжимал ее руку. Она видела слезы у него на глазах и понимала, что он невольно вспоминает о таких же праздниках в Германии.

В ту ночь она сказала ему, что понимает его чувства и знает, что он часто обращается мыслями к родине, которую покинул ради нее.

— Не думайте, что я этого не ценю, мой дорогой Альберт, — сказала она. — Ведь если разобраться, вы для меня дороже всего на свете… дороже даже наших славных малышей.

«Неужели даже дороже Лецен?» — спросил он себя, хотя в общем-то был глубоко тронут ее словами.

Барон Штокмар наблюдал за отношениями Виктории и Альберта с неослабным вниманием. Его целью было увидеть Альберта в роли главного наставника и советника королевы. По этой причине он и находился в Англии: в Кобурге у него были жена и родня, с которыми он проводил всего два-три месяца в году; но он уже давно пришел к заключению, что его истинное призвание — медицина, и не семейная жизнь, а политика. Он обнаружил эту свою склонность, когда сблизился с Леопольдом, а теперь хотел развить интерес к государственным делам и у Альберта, с тем, чтобы иметь в дальнейшем возможность влиять через него на состояние дел в Европе. И он, безусловно, не собирался безучастно наблюдать, как Альберта оттирает в сторону женщина, которая благодаря тому, что много лет служила гувернанткой королевы, сумела проникнуть в королевское сердце.

Штокмар пользовался доверием не только Альберта, но и королевы. Она привыкла к нему еще с тех пор, когда дядя Леопольд жил в Англии; он стал нравиться ей чуть ли не по настоянию Леопольда, а в те дни она безоговорочно повиновалась ему. Положение Штокмара при дворе было довольно необычным: он мог не соблюдать дворцовый этикет, мог неожиданно оставить собравшихся, не спрашивая на то позволения королевы; мог даже уложить вдруг вещи и уехать в Кобург. Это эксцентричное и совершенно независимое поведение способствовало его престижу, и даже королева не пожелала бы обидеть его.

И вот Штокмар сказал Альберту, что баронесса должна наконец покинуть двор, и его, Альберта, задача — довести это неприятное дело до конца.

Но Альберт, можно сказать, жаждавший удаления баронессы, никак не мог решиться. Капризный характер королевы, нелюбовь к сценам, наконец, страх, что он не справится, — все это вызывало у него колебания, мешавшие приступить к действиям.

Крестины принца Уэльсского должны состояться 25 января.

Вскоре после Нового года королева с семьей вернулась в Букингемский дворец. Той бьющей через край радости, которой она была охвачена на Рождество, Виктория уже не чувствовала, ее настроение слишком часто менялось.

— Послеродовой период, — заключила Лецен. — С женщинами это частенько бывает.