Кэтрин Коултер - Ночной ураган Страница 38

— Нет.

— Что именно — нет?

— Ни один мужчина никогда не сделает этого.

— У тебя странная привычка отрицать очевидное, — вздохнул Алек, — что возбуждает во мне жгучее желание немедленно доказать тебе обратное… делом. Я бы рекомендовал вам, мистер Юджин, не давать невыполнимых обещаний, особенно если дело касается такого деликатного предмета, как ваша девственность.

— Вы сделали все, что хотели. Теперь развяжите меня.

Но вместо этого Алек снова нагнулся и поцеловал Джинни так, что она почувствовала собственный вкус во рту.

— Раскрой губы, — велел он, и Джинни повиновалась. Ей и в голову не пришло снова укусить его. Какое восхитительное ощущение! И на вкус он великолепен! Вот только внизу живота снова эта сладостно-томительная боль.

Джинни охнула.

— Хм?

— Опять начинается это.

Алек поднял голову, ухмыльнулся и легко очертил кончиками пальцев контур ее лица.

— Невероятно похотливая женщина! Желаешь, чтобы я ублажил тебя еще раз?

— Конечно, нет, — поспешно заверила Джинни. — Хочу, чтобы вы меня освободили.

— Знаешь, мы могли бы провести остаток ночи, просто экспериментируя. Проверить, сколько раз твое тело взорвется наслаждением. Существует много дорог, ведущих к цели, если можно так выразиться. Хочешь сделаться исследователем, Джинни, вместе со мной? Или просто согласишься быть орудием эксперимента?

— По-моему, я вряд ли похожа на развратную, распущенную женщину.

— Не совсем развратную, конечно, но в вас много страсти, мисс Пакстон, и мне, пожалуй, не мешало бы узнать, на что еще вы способны. Это выражение лица, когда вы испытываете экстаз, — великолепное сочетание девственной невинности и буйной похоти. Признаюсь, это греет мое циничное, все испытавшее, закаленное сердце.

— Отпустите меня, Алек.

— Возможно, мне следует это сделать. Однако в следующий раз мне хотелось бы заставить тебя испытать блаженство снова и снова и при этом видеть твое лицо.

— Следующего раза не будет.

Лицо Алека внезапно стало жестким и до того неумолимым, что Джинни невольно вздрогнула. Однако голос звучал небрежно, почти шутливо:

— Думаешь, нет? Вижу, ты опять абсолютно уверена в этом. Тебе необходимо получше узнать меня, Джинни, просто необходимо. Когда я в следующий раз возьму тебя, как сегодня, возможно, никого не придется связывать. Ну а теперь, как твоя лодыжка? По-моему, опухоль немного спала.

Он осторожно прикоснулся к больному месту, и Джинни затаила дыхание.

— Все еще болит. Ну что ж, неудивительно, если учесть, что ты пролетела добрых двадцать футов. Если бы в этом мире существовало божественное правосудие, ты сломала бы ногу не меньше, чем в трех местах, милая моя! Считай, что тебе повезло еще и потому, что я не поведал Лоре о твоем позорном поступке. Можешь представить, что она порассказала бы всем друзьям и знакомым в Балтиморе? А какой бы скандал разразился, какие сплетни передавались бы из дома в дом! Просто вообразить невозможно!

Это был коварный удар, но Джинни понимала, что Алек более чем прав.

— Вы кому-нибудь расскажете?

Он одарил ее той самой медленной, невыносимо чувственной улыбкой, гарантирующей ему обожание и любовь каждой женщины, которая привлечет его внимание.

— Заключим сделку, мисс Пакетов. Я буду держать рот на замке, никому ни слова, даже Лоре, если согласитесь стать моей любовницей. Немедленно. Что вы по этому поводу думаете?

Будь ее руки свободны, негодяй получил бы немедленное и очевидное подтверждение ее мыслям, но узел по-прежнему оставался туго затянутым. Дернувшись еще раз, изо всех сил, Джинни прошипела сквозь стиснутые зубы:

— Вы же сами сказали: я недостаточно опытна, чтобы быть вашей любовницей.

— Да, но должен признать, что первоначальное впечатление было несколько неверным. В вас так много страсти, столько увлеченности! Просто восхитительно, знаете ли! Иногда подобные вещи во многом превосходят даже самое отточенное умение.

— Когда-нибудь я проделаю то же самое с вами.

Глаза Алека расширились от удивления.

— Обещаешь? — только и смог пролепетать он.

Джинни задохнулась, представив, как Алек лежит на спине со связанными над головой руками, увидела себя, срывающей с него одежду… Вот она рассматривает его, совсем как он — ее, изучает, прикасается… Должно быть, ощущение необыкновенное, невообразимое… Джинни хотелось бы сделать это прямо сейчас. Однако Алек — мужчина, а мужчины не очень-то любят находиться в чьей-то власти, особенно если этот кто-то — женщина.

— Вы не сопротивлялись бы? И согласились бы лежать на спине, совсем беспомощный? Зная, что я могу сделать с вами все, что захочу? Не говорите «да», я все равно не поверю.

— Доверяй я вам, знай, что вы будете обращаться со мной с такой же увлеченностью и э-э-э… почтением и уважением, как я с вами, с готовностью отдался бы на вашу волю, и поверьте, искренне наслаждался бы. Вы знаете, конечно, что лучший способ приобрести мастерство и умение — неутомимо практиковаться.

— Мужчины не доверяют женщинам.

— Опять банальность? Господи, Джинни, когда вы начали стричь всех мужчин под одну гребенку? Или это возраст сказывается? Старые девы обычно очень ехидны.

— Ха! Вы сами сказали, что ни один уважающий себя мужчина не будет иметь со мной дела, хотя я строю превосходные корабли, всего лишь потому, что я женщина, пусть это и не имеет ничего общего с делом. Ну а теперь, может, все-таки развяжете меня? Мне холодно.

Алек оглядел ее в последний раз, медленно, долго, начиная с пальцев на ногах, и закончив, уже вечность спустя, бровями.

— Хорошо, — наконец согласился он и, развязав запястья, опустил ей руки и начал массировать их. Потом подтянул одеяло до талии. — Твои груди не замерзли.

— Неправда! Откуда вы знаете?

— Соски гладкие и мягкие. Если бы тебе было холодно, они сморщились бы и затвердели… и… словом, ты понимаешь.

Кроме того, у тебя великолепные груди. Они вдохновляют меня. Хочется произносить речи!

— Ваши речи невыносимо бесстыдны и непристойны.

Джинни вздернула одеяло к подбородку, и Алек одарил ее укоризненно-страдальческим взглядом.

— Прости, но я не нахожу в твоих грудях ничего непристойного или бесстыдного. Ты не должна так оскорблять себя, Джинни.

— Вы достаточно наказали меня, барон. А теперь я хочу домой.

Алек воздел глаза к небу:

— Я дарю женщине наслаждение, а она называет это наказанием. Я пою дифирамбы ее груди, а она считает меня бесстыдным. Мужчина старается и старается, а женщина постоянно недовольна.

— Я не жалуюсь.

— Нет, — согласился он, задумчиво глядя на Джинни. — Не жалуетесь.