Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон - Татьяна Юрьевна Соломатина Страница 3

настоящим делам хоть сколько-нибудь перестали мешать дела бумажные. Алексей Фёдорович Хохлов всеми фибрами души ненавидел бюрократический аппарат и полагал – считая, что полагает справедливо, – что если бы все бюрократические институты были когда-нибудь упразднены, то люди продолжили бы жить-поживать, плодиться и размножаться, и ничто во вселенной не изменило бы обыкновенного течения. Профессор понятия не имел, что высказывает идеи анархизма, и, наверное, согласился бы с Иммануилом Кантом, что безвластие никак не поможет гражданскому процветанию, поскольку закон без власти будет лишь пустой рекомендацией, что анархия способна искоренить зачатки добра, что нравственность, проповедуемая Новым Заветом, не всеобщая и даже не преобладающая, и что лишь ветхозаветная законность способна сохранить мало-мальски правомерное устройство общества. И что матерью порядка, в соответствии с Пьером-Жозефом Прудоном, свобода способна стать только при положительной анархии – то есть только в таком состоянии общества, когда людей нравственных больше, нежели безнравственных. Да только Алексей Фёдорович Хохлов не читал ни Канта, ни Прудона. И удивительным образом никак не связывал институты бюрократические с институтами властными. Удивительно для такого светлого ума. Видимо, настолько выводила его из себя всякая бумажная необходимость, что в этом месте у него случался сбой.

Его нетерпимость ко всякого рода бюрократии нередко приносила ему неприятности, но фатальные – никогда. Поскольку профессор Хохлов был человеком нравственным, чистым, честным, неспособным на то, что ему не раз пытались вменить в связи с несообразным документооборотом. Так что в глубине души, как ни стыдно ему было признаваться в этом даже самому себе, он испытывал огромное облегчение в связи с тем, что груз финансовой и документальной ответственности переложен теперь на плечи Веры Игнатьевны. Отнюдь не хрупкие и в размахе совсем не женские. Он тут же ругал себя за такие мелочные мыслишки и был готов по первому зову прийти ей на помощь во всём, что касается бумажных отчётов.

– Видимо, для того, чтобы внести в них чудовищный хаос! – смеялась Вера Игнатьевна в ответ на такие горячие заверения. – Мне достаточно знать, что вы рядом, мой дорогой учитель. Читайте лекции, больше времени проводите с семьёй. Соскучитесь – добро пожаловать в операционную и к кровати больного. Но от вашего вмешательства в бумаги – избави боже!

Вера Игнатьевна, признаться, сама не терпела бумаги, в особенности финансовые, и передоверила всё документальное ведение реконструкции Владимиру Сергеевичу Кравченко. Княгиня же полностью приняла на себя административные функции, помимо всех прочих, которые никому не скинешь, поскольку и желания такового не имеешь. Ей нравилось быть главой клиники. Не потому, что Вера была тщеславной. Она была честолюбивой. И как все честолюбивые – сильные и ответственные – люди, считала, что только под её руководством всё пойдёт именно так, как задумано и как должно идти. Величайшее заблуждение всех твёрдых характером и крепких умом и телом людей. Впрочем, не будь таких индивидов на свете и свойственных только им заблуждений, кто знает, нашёлся ли бы тот, кто произнёс бы: «Fiat lux!»

Вера Игнатьевна собрала рабочее совещание, поскольку реконструкция близилась к завершению и уже скоро обновлённая клиника будет готова приступить к работе, а всё это требовало определённых структурных изменений. Профессорский кабинет в настоящий момент более походил на склад – сюда были перенесены мебель, книги, наглядные пособия. На плечи скелета был наброшен халат – профессор Хохлов никогда бы не одобрил подобного отношения к человеческим костям, а Вера Игнатьевна попросту не придала этому значения. «В этом не было ни малейшего неуважения к плоти, напротив. Если задуматься, то и мы не ходим голыми, а если и ходим – то у нас на скелете есть мышцы и кожа». Эти глупые мысли лезли сейчас в голову Георгия Буланова, безногого инвалида, довольно скоро управившегося с протезами.

Он скромно держался в уголке с тросточкой – как раз около приодетого скелета. Он чувствовал себя не в своей тарелке из-за обилия в кабинете людей в белоснежной униформе, великолепного знака отличия их от простых смертных. На него никто не обращал внимания, и это его немного сердило: ишь, важные какие! Он уговаривал себя ни в коем случае не выпускать себя из узды, не изображать юродивого, шута. А быть достойным гражданином, который смотрит другим не в седалища, а в глаза. Спасибо Их высокоблагородию!

– Через неделю, коллеги, состоится официальное открытие клиники. Благодаря нашим академически признанным успехам и щедрости нашего финансового партнёра, купца Николая Александровича Белозерского… И вот тут мы все должны понимать… – профессор строго обвела всех взглядом, отметив, что среди собравшихся нет Александра Николаевича. Нахмурившись, она кивнула Асе. И та даже не подошла к княгине, сразу поняв, что та хочет. Вернее – кого она хочет. Ася выскочила за двери и отправилась за ординатором Белозерским. – Мы все должны понимать, что просыпавшиеся на нас деньги – не цель, но средство!

Некоторое время Вера Игнатьевна говорила собравшимся об уже произведённых изменениях, хотя почти весь коллектив был в курсе, но сводный порядок никогда не бывает лишним. Затем перешла к кадровому составу. В кабинет вошёл Белозерский, умудрившись тут же обрушить пирамиду из стульев. Бросился поднимать, извиняясь за опоздание, и был удостоен возмущённого взгляда Матрёны. Вера ограничилась кивком, не прерывая речи.

– Заведовать сёстрами милосердия будет, как и прежде, Матрёна Ивановна Липецких.

Матрёна самодовольно, если не сказать надменно, усмехнулась, будто кто-то ещё, кроме неё, мог претендовать на это место! Но от Веры Игнатьевны не скрылась и мимолётная растроганность Матрёны Ивановны: мало ли что могло произойти в связи с переменами, спасибо, что сохранила место за мной!

– Анна Львовна Протасова назначается на испытательный срок старшей операционной сестрой, – Вера Игнатьевна оглядела кабинет. Ася пока не вернулась. Непонятно. Белозерский здесь. Вера чуть нахмурилась. – Матрёна Ивановна, передадите вашей протеже о её серьёзнейшем назначении.

Матрёна смутилась, про себя подумав, что задаст Асе трёпку. Сколько можно за неё краснеть!

– Руководить административно-хозяйственной частью и заведовать терапией будет доктор военной медицины Владимир Сергеевич Кравченко. Дмитрий Петрович Концевич получает повышение, – Вера Игнатьевна посмотрела не на Концевича, а на Кравченко, поскольку именно он лоббировал интересы ординатора сверх штата. – Отныне Дмитрий Петрович – штатный ординатор-терапевт, с соответствующим жалованьем.

Дмитрий Петрович кивнул с тем равнодушием, что нельзя было утверждать наверняка, нёс ли этот жест хоть какую-то нагрузку помимо этикета. Белозерскому наконец удалось собрать стулья в шаткую кучу, не похожую и отдалённо на прежнюю ладную пирамиду. Заметно нервничая, он опёрся на неё, чтобы перевести дух, и… вновь с грохотом обрушил. Кто стоял рядом – отпрыгнул. Матрёна скривилась, жестом дав