Воспитанница любви - Тартынская Ольга Страница 29

Как ни совестно было Андрею брать деньги от цыганки, однако не смертельно. Снес деньги в клуб и после старался по крупной не играть. Стреляться и думать забыл.

– Однако давеча вы как раз от карточного стола, – напомнила с упреком Вера.

– Да ведь я выиграл.

– Нет, Андрей Аркадьевич, вам надобно оставить карты беспременно, – не унималась Вера.

– Как прикажешь, мой ангел. Ради тебя я готов и на это…

И вот, после неудачной попытки соблазнить пленницу, Вольский не дерзал более оставаться в домике на ночь. Время шло, Вера жила затворницей и весьма тосковала, не видя впереди ничего утешительного. Она прочитала все книги с готической этажерки, попросила Вольского доставить ей новых, однако это была не жизнь. Луша поначалу не желала дружить с соперницей или подругой по несчастью, но волей-неволей им пришлось сойтись. Долгие зимние вечера, немудреные хлопоты по хозяйству, а главное – общее ожидание постепенно сблизили двух невольниц.

Вера любила за пяльцами слушать негромкое пение цыганки, наблюдать за ней, когда та гадает. Себе же гадать не позволяла.

– Грех это, – утверждала Вера.

А то вдруг Луша стала отлучаться из дома. Уходила куда-то, а после возвращалась задумчивая, тревожная. На вопросы отвечала неохотно, легко раздражалась. Иной раз Вера замечала, что Луша борется с невольными слезами, встряхивает черными кудрями, закусывает пухлую яркую губку. Девушка не раз пыталась выспросить подругу, где она бывает и что так удручает ее после. Дикарка куталась в свой узорный платок и упрямо молчала. Но однажды, когда Вольский вновь не явился в обычное время, она вдруг разговорилась и поведала свою историю.

Луша родилась в таборе, который стоял под губернским городом Коноплевым.

– Ах, это в двадцати верстах от моего родного Слепнева! – воскликнула Вера.

В Коноплеве на Святки да на Масленицу устраивалась ярмарка. Цыгане кормились от нее: торговали лошадьми, гадали, пели, водили медведя. Там-то и приметил Лушу Илья Соколов, выкупил ее из табора для своего хора. Пятнадцати лет Луша попала в Москву. Поселилась вместе с хором на Живодерке, выступала по трактирам. Скоро и полюбовник появился – смуглый кудрявый цыган Яшка, бесшабашная голова. Как он на гитаре играл! Руки с длинными тонкими перстами скользили по струнам легко, как ласкали. Однако с каким проворством! Яшка и не глянет на струны – само идет. А как танцевал, какие коленца выделывал! Чудо как хорош!

Так вот он души в Луше не чаял и ревновал ее безумно. А и было к кому. К цыганам частенько гости заезживали. Не посмотрят и на ночь, приедут, подымут с постели: «Пойте, пляшите!»

Ну так и деньгами сыпали, не жалели. Почти у всех хористок были постоянные поклонники, иные цыганки даже уходили из хора в наложницы. Яшка никого не подпускал к своей Луше, но не по правилам это было. Поклонники деньги приносили, дарили богатые подарки, а что с Яшки взять?

И вот однажды в Глазовском трактире выступали. Луша пела любимые «Уж как пал туман» да «Ах, когда б я прежде знала». В тот день она повздорила с Яшкой из-за янтарного ожерелья, подаренного одним барином. Грустно и тоскливо было на душе, оттого пение Луши обрело особую сердечность и трепетность. Хор подхватывал ее рыдания, вторил разноголосо. Забывшись, цыганка не сразу приметила красавца блондина, который не ел и не пил и не сводил с нее глаз. Уж друзья над ним подсмеиваться стали, он не внемлет. Яшка, почуявший опасность, заходил в пляске вокруг него:

– Эх, барин! Не туда смотрите, барин!

А сам и ногами и руками работает, всячески отвлекает хорошенького блондина от Луши. Однако тот как зачарованный не в силах был оторвать глаз от юной дикарки. Да и сама Луша будто поддалась власти этого взгляда. И понимает, что не надо бы, что опасно и Яшка рядом, готов вот-вот вспыхнуть, да ничего поделать с собой не может. Все вдруг перестало существовать для бедной цыганки. Полюбила как вздохнула, вмиг пропала головушка.

Спела, ее зазвали к столу. Офицер в красном ментике весело предложил блондину:

– А что, Вольский, похитим красавицу?

Блондин усмехнулся, подал Луше бокал с шампанским.

– Поедешь со мной? – спросил он, щуря глаза.

Цыганка только молча кивнула, бледная и решительная. Без боя сдалась, не задумываясь.

Тут бешеный Яшка подскочил:

– Ай-ай-ай, барин! Зачем цыган обижаете? Лушке петь надо.

Гусар и тут все решил: пошел к старшему и добился согласия на выкуп. Тут и бархатная голубая шуба откуда-то взялась, сели на тройку и помчались. Поначалу к офицеру ее привезли: Андрею мамаша не позволила. А после уж он деньги в хор отвез и домик снял. Ох и баловал свою Лушу на первых порах! Ласкал да нежил, подарками засыпал, дня без нее не мог прожить. Ну и натерпелась она тоже. Яшка прознал как-то, где поселили наложницу, и повадился ее караулить. Как только Луша одна останется или с кухаркой, сейчас подскакивает и грозить начинает:

– Не бросишь своего красавца, и тебя и его порешу!

Сам весь худой, глаза диким огнем горят. Верно, не сладко ему без Луши приходилось. Она уж бояться стала на улицу показываться. И жалко было Яшку, нехорошо ему, по всему видно. Однако любовь делает человека эгоистом. Луша скоро утешилась с Вольским, радуясь богатым шалям, красивым платьям, драгоценностям, которые он дарил, а пуще всего – его любви.

Полгода длилось счастье, а потом Вольский заскучал. Уж и песни цыганки не волновали его так, как ранее, все чаще он зевал возле нее и уезжал в клуб или в гости.

– Вдругорядь княгиня поманила, а он и рад! – При этих словах яркие черты Луши исказила злость. – Сколько я молилась, чтобы он ее забыл! Даже отворотное зелье варила и подливала ему в вино – ничего не помогло!

Андрей уверял цыганку, что вовсе не любит Браницкую, а заботится о своем друге. Однако бедная наложница чувствовала, что неспроста Вольский охладел к ней. Чей-то образ вытеснил из его сердца цыганку, которая любила его с прежней страстью. Гордая природа дикарки протестовала в ней, но Луша делала вид, что ничего не изменилось. По-прежнему она нетерпеливо ждала своего возлюбленного, а когда тот появлялся в домике, всеми силами пыталась ему угодить. Но любовь ее не находила ответа; теперь и вовсе казалось, что Вольский досадует и тяготится ею. Тогда-то Луша и вспомнила о Яшке. О ту пору Яшка пропал из виду. То ли смирился, то ли случилось с ним что, только давно не тревожил он Лушу угрозами и тоскливым взором.

Однажды Луша, не сказавшись Авдотье, ушла из дома, поехала на Живодерку навестить соплеменников. Там, в одном из трактиров, нашла Яшку. Тот от неожиданности чуть гитару не выронил и вопреки всем опасениям изрядно обрадовался ей. Луша тайком стала встречаться с бывшим любовником и постепенно готовить побег.

– Побег? – удивилась Вера. – Разве ты не можешь вернуться в хор, ежели Андрей Аркадьевич тебя более не держит?

Луша объяснила, что за нее уплачены большие деньги и назад ее не примут. Они уговорились с Яшкой бежать в Коноплев, к цыганам. На Масленицу там будет гулять большая ярмарка, вот туда и надобно бежать.

– Только ты смотри не проговорись барину! – вдруг сурово прервала себя Луша. – Он хоть с виду ласковый, да за такие проделки может очень осерчать. Ревнивый больно: сам не гам и другим не дам.

– Возьми меня с собой! – вдруг взмолилась Вера.

Цыганка удивилась:

– Тебе какая надобность бежать? Разве не тебя любит барин? Ведь это ты отняла его у меня. Княгиня – это так, по старой памяти. Или не тебя он похитил и привез, чтоб уж не расставаться? Мне об его любви рассказывал Евгений Дмитрич. Это барин был! Тихонький такой, весь светленький, аж прозрачный, хоть и в нашу масть пошел. Добрый, душа перед ним так и открывалась…

– Он умер, – горестно прошептала Вера и вдруг расплакалась.

Луша покосилась на нее:

– Знаю небось. Приходил наш суженый сюда, рыдал, как иная девица не рыдает… Утешала как могла, да и самой жалко. – Губы ее дрогнули, глаза блеснули влагой, но Луша сдержалась.