Барбара Картленд - Брак по расчету Страница 28

Почти все крупные города были охвачены волнением. В деревнях полыхали стога сена. Фермеры отказывались подчиняться своим работодателям. В Лондоне полицейские войска, действующие под командованием сэра Роберта Пила, уже два года с трудом сдерживали натиск толпы, стремящейся прорваться к Букингемскому дворцу и к зданию парламента.

Кровавая банда Пила не снискала себе популярности. Обычно их называли красномундирниками и голубыми дьяволами. Однако крика: «Пил идет!» — бывало достаточно, чтобы чернь переставала шуметь и бить окна.

Пэров, имеющих собственное мнение, таких как граф, агитировали принять окончательное решение: либо «за», либо «против».

Премьер-министр, граф Грей, представлял тех, кто поддерживал реформу. Против выступала оппозиция, возглавляемая почтенным герцогом Веллингтоном.

— За что вы будете голосовать, Дроксфорд? — спросил графа один из пэров, когда они выходили с собрания.

— Я еще не решил, — ответил граф. — Я готов признать, что необходимо срочное перераспределение парламентских мест, но в то же время считаю, что предложение лорда Джона Рассела по поводу новой конституции заходит слишком уж далеко.

Граф выражал мысли большинства пэров. Но, слушая бесконечные речи в парламенте и на многочисленных митингах, он понимал, что реакция на реформу настолько неоднозначна, что необходимо как можно скорее найти компромисс.

Граф был настолько поглощен делами, связанными с реформой, что не мог найти времени для других дел. Митинги, собрания, разговоры происходили ежедневно. То его приглашали на завтрак, то на обед, то на ужин — и сторонники реформы, и ее противники.

Граф не говорил Карине, чем он так занят, и она вообразила, что он наслаждается обществом очаровательной леди Сибли или обаятельной миссис Корвин.

На самом же деле граф не видел леди Сибли с вечера у герцога Ричмонда, и он был бы очень удивлен, если бы узнал, что Карина испытывает к его любовнице сильнейшую неприязнь.

Граф уже покончил с барашком и собирался воздать должное сочным жареным голубям, коронному блюду повара этого клуба, как вдруг почувствовал, что кто-то стоит у его стола.

Раздраженный, он поднял голову и увидел лорда Барнаби, очень толстого, пожилого члена клуба, близкого друга отца.

— Добрый день, милорд, — заставил себя быть вежливым граф.

— Не вставай, мой мальчик, — сказал ему лорд Барнаби. — Я только хотел поздравить тебя с назначением на пост лорда-лейтенанта. Я прочел об этом в газете на прошлой неделе.

— Благодарю вас, милорд, — ответил граф. — Прошу вас, садитесь.

— Нет, нет, продолжай, пожалуйста, — сказал лорд Барнаби. — Я уже ухожу, у меня нет времени. Кроме того, думаю, что и ты спешишь на скачки.

Так как рот Его Сиятельства был набит голубями и он не мог ничего сказать, лорд Барнаби продолжал:

— Все только и говорят о том, что твоя жена заключила пари и участвует в скачках. Было бы лучше, если бы об этом не узнали при дворе. Сам знаешь, времена изменились. Все не так, как раньше. — Лорд Барнаби хохотнул. При этом его огромный живот заколыхался как студень. — Может быть, кому-то эта затея нравится, но королю она придется не по вкусу, не говоря уж о всеми уважаемой королеве-лютеранке. Элтон, мой тебе совет, помалкивай об этом и не допускай впредь ничего подобного.

Граф положил на тарелку нож и вилку.

— Простите, милорд, по я не имею ни малейшего понятия, о каких скачках вы говорите.

Лорду Барнаби удалось пошире раскрыть глаза, почти утонувшие в складках жира, и он стал похож на пучеглазую лягушку.

— Не знаешь, о чем я говорю, мой мальчик? Боже милостивый, ты меня разыгрываешь.

— Да нет же, милорд, — ответил граф, но лицо его потемнело и на лбу залегла морщина.

— Значит, твоя хорошенькая жена тебе ничего не сказала, — усмехнулся лорд Барнаби. — Ну, я ее не виню. Видимо, она поняла, что, если она тебе обо всем расскажет, ты ее остановишь. Правильно сделала, что не сказала.

Граф медленно поднялся со стула.

— Не будете ли вы так любезны, милорд, объяснить мне, что происходит? — спросил он таким тоном, что улыбка исчезла с лица лорда Барнаби.

— Это не мое дело, мой мальчик. Не хочу лезть в твою жизнь, но половина Уайт-холла держала пари, тут нет никакого секрета.

— На что пари? — медленно спросил граф.

— Леди Дроксфорд против маркизы Дауншир на гонках.

— Где они состоятся?

— В Риджент-парке.

— Во сколько?

— По-моему, в два. А сейчас я должен тебя покинуть, Дроксфорд. Прошу прощения за неприятное известие, но не принимай это близко к сердцу. Лучше поменьше об этом думай.

Не успел лорд Барнаби отойти от стола, как граф пронесся мимо него, выбежал из столовой и скрылся в холле.

— Наверное, они в ссоре, — пробормотал лорд Барнаби. — Лучше бы я ничего не говорил; глупо получилось. Но откуда мне было знать, что он понятия не имеет о проделках своей женушки.

Разговаривая сам с собой, лорд Барнаби вошел в холл и через открытую дверь увидел, что граф Дроксфорд сел в свой фаэтон и взял в руки вожжи.

Когда лошади тронулись, граф взглянул на часы на Сент-Джеймском дворце и увидел, что уже без четырех два. Проезжая по Беркли-сквер, граф, хлестнул лошадей. Они понеслись так, что лакей начал бормотать сквозь стиснутые зубы молитвы. Но все равно никакая лошадь не довезла бы его от Сент-Джеймса до Риджент-парка за четыре минуты.

Граф подъехал к входу в Риджент-парк и стал раздумывать, куда свернуть, направо или налево. Он свернул налево, и, как оказалось, правильно, потому что, проехав немного в этом направлении, увидел наскоро сооруженный финишный столб.

Около него собралась большая группа щеголей в цилиндрах и картежников, большинство из которых Его Сиятельство презирал.

По тому, как они напряженно следили за дорогой, граф понял, что скачки уже начались. И действительно, не прошло и нескольких секунд после того, как он приехал, как внезапно послышался крик и вдалеке показались две пары мчащихся лошадей.

По-видимому, заканчивался первый круг. Через несколько секунд граф разглядел маркизу Дауншир, которая искусно правила великолепной парой вороных лошадей, запряженных в изящную черно-белую коляску.

Эта дама была великолепной наездницей и снискала себе огромную популярность во времена Регентства, когда ее откровенные высказывания и ругательства, употребляемые ею не только во время охоты, считались высшим шиком.

Прошли годы, ее манеры стали считаться сначала грубыми, а потом и просто вульгарными, и многие перестали приглашать ее.

Но лошадьми она править умела, в этом не было сомнения, и когда ее коляска промчалась мимо собравшейся толпы, ее приветствовали громкими криками, цилиндры и котелки взлетали в воздух.