Анчутка - Алексей Малых Страница 27

— Ах, ты так?! — Сорока запрокинула свою голову назад и со всего маха зарядила своей сопернице в лоб. У обеих из глаз искры посыпались, и у каждой зубы так грякнулись, что аж в ушах зазвенело. Потерев шишку, Сорока вновь было принялась ту мутузить, желая добиться своего.

— Палашка за моим братом уже побежала, сейчас получишь сполна, — пригрозила Любава, а потом как заверещит, — не надо. Прошу, не бей меня.

Сорока так и застыла с занесённой рукой на боярской дочерью, опешив от такой перемены. А та слёзно лепетала, что не думала её обидеть, что хотела только помочь, что ей было крепко жаль бедняжку, что не намеренно опрокинула бадейку, а по неопытности, что сама простирнёт её рубаху.

Запястье Сороки кто-то крепко сжал и мигом сорвал ту с плачущей девицы. Глаза в глаза уставилась она в Извора. Серые, почти булатные, они смотрели на неё совершенно без злобы, а словно рассматривали, изучали. Было в них что-то тоскливое — и от чего она этого не заметила раньше. Он, такой сильный и смелый, а глаза грустные.

— Как ты себя ведёшь? — укоризненно проговорил.

"Что?! Он удумал меня отчитывать?" — промелькнуло в голове у Сороки. Но всё же не решилась грубо ответить, и уже думала начать оправдываться, но была перебита его тягучим, словно горьковатая патока, басом.

— На кого ты похожа?! Ты ведь боярская дщерь?

Храбр, всё это время стоявший поодаль и уже давно наблюдающий за вознёй драчуний, медленно подступил, исподлобья измеряя Извора и держа руку на черене своего меча. Он не вмешивался в эту потасовку лишь от того, что отлично знал Сороку — она не терпит, когда за неё заступаются. Но этот волчонок перешёл все границы — он посмел коснуться её руки!

— Кто? — Сорока судорожно сглотнула. — Я?!

Храбр выжидал. Неужели ему что-то известно о прошлой жизни Сороки? Немного обнажил свой меч, оголяя его клинок от кожаных ножен. Нет, ещё не время. Бесшумно вернул его назад.

Он, тихо ненавидя этих воеводиных отпрысков, просто терпеливо временил, подмечая все штрихи человеческих судеб, что будет дальше, просто накапливая свой праведный гнев, чтоб однажды обильно излить его на тех, кто посмел оскорбить его хана. Ему нужно лишь одно, подобраться поближе к наместнику, а для этого необходима выдержка, как у затаившегося зверолова.

— Ты позоришь своего отца, — выпустил руку Сороки и подхватил под локоть младшую сестру, помогая ей подняться. — Как ты только могла приблизиться сюда, где место лишь чернавкам?! — отчитывал ту, чуть ли не волоком таща за собой, держа её нежную ладонь своей мозолистой. — Ты что, хочешь Мира опозорить? Ты скоро станешь его женой, а здесь дружинников сегодня полный двор! — Извор вовсе не защищал её, а отстаивал честь друга и брата.

— Братец, я хотела ей лишь помочь, — винилась Любава, проходя мимо Сороки горделиво распрямив плечи и задрав подбородок.

— Оба хороши, — Сорока, недовольно дёрнув верхней губой, колко бросила им в след. — И чем это, позвольте узнать, простой люд провинился, а?! Сами небось в жизни спину не гнули.

Извор остановился от того, что слова ударились в его широкую спину, но снеся этот незначительный удар, сделал невозмутимый вид. А вот Сорока только начала. Набрала побольше воздуха в свою грудь и высказала всё что думала, да ещё сверху с лихвой отвесила. Она погоняла тех в след такой отборной руганью, что Извор, с его набором бранных слов, мог только позавидовать.

— Гэй! Может хватит, — рявкнул Извор не в привычке сносить такие оскорбления в добавок от какой-то черни. Всё же какая она взбалмошная, не понимает кто перед ней стоит что-ли? Желая в ответ изрыгнуться, сдержался. Кто он, а кто она?! — Неужели женские уста могут заключать в себе столь мерзкий язык полный сквернословия!! — гаркнул широко развернувшись и на Сороку двинулся.

Не отпуская сестры от себя и таща её за собой, Извор в несколько широких шагов настиг Сороки, что та, с таким стремительным приближением, поперхнулась последней фразой и снизу вверх опять уставилась на молодого боярина.

— Нам в разъезд идти, а вы тут устроили, — сам запнулся в глазах большущих утонув, да вроде оправдываясь добавил, подбирая слова, — хуже, чем на капище!

Храбр костяшками пальцев аж хрустнул, сжимая черен, не смея сносить такой близости постороннего к Сороке, да только вот челядь собралась, рты разинула, глядя на такое представление. Поравнялся с Извором и соизмерив того взглядом, направился к изгороди, отделяющий курий выгул от двора.

— Пошли прочь! — гаркнул в толпу, но видя их нежелание подчиняться, со звоном выпустил свой булат на волю. — Смерти ищите?! — от блеска клинка, более нежели от сказанного, зеваки молниеносно сгинули.

— Я уже пожалел, что привёл тебя на двор, — Извор по-хозяйски отчитывал Сороку, — тебе мало было вчерашних плетей?

— Его батюшка тебя розгами прикажет бить пока со спины кожу не снимет! — встряла Любава, как мелкая собачонка, выскочив из-за широкой спины брата.

— А я не просилась! Уйти дай! — предъявила Сорока, пытаясь проглотить обиду — защищает её, другую, сестрой кличет, своими губами так нежно её имя произносит — Любава — словно в любви признаётся. — Аж тошно! — вырвалось, а следом выплеснула. — Да вы хоть в шелках и ходите, а по сути своей тати и лихоимцы!

— Да что я с тобой здесь разговариваю, — поведя плечом развернулся, в душе себя коря за то, что по утру сжалился над этой бродницей. Вот чем всё обернулось — обнаглела в край, страха не зная — неблагодарная визгопряха!

— Погоди у меня, — злобно шикнула Любава, кулаком грозя.

Сорока посреди выгула стоит, с тоской Извора провожает, может сожалеет, что не в лучшем свете себя показала, что заставила о себе худо думать. Он вроде утром примириться хотел, а она уж размечталась, что боярин над ней смилостивится и простит. А ведь действительно, кто она? Бродница и конокрадка. С Креславом по городам и весям ходит, травы собирает, а тот судьбу предсказывает, да заговоры всякие ладит. Да что таить— где-то и обманом промышляли и кражей.

Сорока следом неуверенно пошла. Руку протянула, словно ускользающую тень прошлого словить желала.

— Что, о пощаде просить будешь? — бросила через плечо Сороке боярская дочь, заметив её движение.

— Гусеница мохнатая, — в ответ прозвучала лёгкая усмешка.

— Где? — завопила Любава.

— Да вот же, — чернавка торкала пальцем на ту.

— Где?

Любава принялась прыгать с ноги на ногу, вся изворачиваться и верещать. Потом оступилась и замахала руками словно птица крыльями, протяжно взвизгнула. Падала Любава прямиком на Храбра, только в его руки ей было не судьба попасть