Звезды над обрывом - Анастасия Вячеславовна Дробина Страница 27

Анелка была старше её года на три, и маленькими они дружили. Вместе бегали за водой, вместе брызгались, хохоча до икоты, вместе играли с тряпичными куклами, мастеря для них шатры из палочек и кибитки из гибких веток, собирали цветы на косогорах и плели венки… Однажды Патринка даже попробовала объяснить подружке, что с ней творится, когда она слышит песни без слов – скрипку или гармонь на деревенских праздниках, радио, пианино из раскрытого окна… Анелка тогда не посмеялась над ней, но посмотрела настороженно, с опаской. Помолчав, деловито посоветовала:

«Ты про это не говори никому. Решат – полоумная. А тебе ведь замуж ещё идти!»

Больше они не говорили о музыке, но Патринка чувствовала: подруга отдаляется, начинает стыдиться её. Всё больше и больше времени Анелка проводила с другими девчонками, презрительно фыркая и закатывая глаза, когда Патринка оказывалась рядом. Патринке было грустно, но она была благодарна бывшей подруге хотя бы за то, что та не проболталась никому о музыке, распоряжающейся в Патринкиной голове. Год шёл за годом, Анелка вышла замуж, с гордостью носила на груди тяжёлое монисто, серьги из золотых «грушек»-подвесок, у неё были самые дорогие в таборе шёлковые платки, самые нарядные атласные юбки и фартуки с пышными оборками. Муж души не чаял в красивой, добычливой жене. У них уже родились дети, – но Анелка по-прежнему то и дело подсовывала своей бывшей подруге то кусок сала, то пяток яиц, то булку. Она смеялась над Патринкой чаще других, её насмешки были больнее прочих, но – куски совать не забывала. И вздыхала иногда:

«Убьёт тебя муж… Свекровь сгрызёт… На кой чёрт ты такая на свет родилась, а?»

Патринка только отмахивалась, понимая, что замужем ей не бывать.

В табор вернулись, когда над палатками уже погромыхивало и всё небо до горизонта было обложено набрякшими тучами, сквозь которые на западе алым лезвием прорезалось гаснущее солнце. Цыганки разбежались по палаткам: нужно было скорее, пока не полило, приготовить ужин для семьи. Патринка, припадая на одну ногу, подошла к своей палатке, крикнула:

– Мама! Я пришла!

В ответ – радостный возглас, сразу же прервавшийся надсадным кашлем. В последнее время мать всё чаще говорила: «Скоро уже всё… Скоро к богу пойду.» Патринка знала, что мать ждёт смерти как избавления, – и всё же сердце тоскливо сжималось.

Над ними всегда смеялись в таборе. Смеялись даже над тем, что отец был грамотен – хотя он никогда не отказывался читать вывески и указатели, идя с другими мужчинами в город. Что за нужда кэлдэрару в грамоте? Его дело – делать и лудить посуду, ходить по ярмаркам обвешанным медными, огнём горящими под солнцем котлами, зарабатывать хорошие деньги… Откладывать золото на невест сыновьям, покупать серьги и кольца жене и дочерям… А уж если ты можешь угостить цыган вином и мясом, созвав всех к своей палатке, да делать это не один раз, а чуть не каждое воскресенье, – уважению и восхвалениям конца не будет! Такими цыганами в большом таборе были Бретьяно и его братья. Солидные крепкие мужики с густыми бородами, в смазных сапогах, в жилетах с огромными серебряными пуговицами, с тяжёлыми золотыми перстнями на пальцах… Эти цыгане никогда не звали отца Патринки к своим палаткам. Они презрительно сплёвывали, если приходилось зачем-то обращаться к нему. Однажды один из них, Ишван, плеснул в лицо «голодранца» Йошки пивом из протянутой было кружки:

«Много чести тебе будет – пить с нами!»

Йошка, казалось, не обижался на всё это. Иногда даже как будто посмеивался над собой:

«Когда счастье раздавали, я на телеге в грязи застрял…»

Но Патринка видела, как горестно блестят глаза отца из-под низко надвинутой шляпы, как пробегает по его некрасивому, побитому оспой лицу злая гримаса. В такие минуты ей делалось жутко: словно это и не её отец вовсе… И Патринка старалась отвернуться, не заметить, промолчать. Что было говорить?

Маленькой она спрашивала у матери:

«Почему мы так живём?»

«Отцу не везёт,» – отворачиваясь, отвечала та. Но Патринка знала: удача здесь ни при чём.

Когда-то отец и Бретьяно были друзьями. К тому же приходились друг другу родственниками – достаточно, впрочем, дальними, чтобы сосватать едва родившуюся Патринку за трёхлетнего сына Бретьяно. Йошка страшно гордился этим. Бретьяно – спокойного, сдержанного, очень умного цыгана, который умел без обид разрешить любой спор и помирить самых страшных врагов, – уважали повсюду. Имя Бретьяно знали и в Румынии, и в Бессарабии, и в Дунайских землях – всюду, где кочевали кэлдэраря. Когда среди цыган случались ссоры и скандалы, всегда посылали за Бретьяно. Ни одна сходка, ни один цыганский суд не обходились без него. Слово Бретьяно было последним и окончательным. Желая помочь семье друга, он нашёл даже жениха для Терезки – старшей Йошкиной дочери. Выдать Терезку замуж в своём таборе Йошка даже не мечтал.

А ведь какой красавицей была Терезка! Патринка помнила старшую сестру до сих пор: высокую, тонкую, смуглую, с бровями «в шнурочек», с большими, задумчивыми глазами. У таборных парней выпадали из рук молотки, когда Терезка шла мимо! Цыгане любовались на неё, качали головами, вздыхали… и не сватали. Добыть копейку Терезка не могла, хоть убей. Она была тихой и там, где другие цыганки забрасывали словами, пожеланиями, обещаниями, – молчала как рыба, хлопая длиннющими ресницами. Терезка хорошо умела, правда, петь, но песню в котёл не положишь и в брюхо не сунешь… Патринка помнила, как однажды, совсем крошечной, увязалась за старшей сестрой на рынок в Кошпице – и они полдня простояли там под чёрным рупором на столбе, слушая музыку. Патринка, понимая, что добром это стояние не кончится, дёргала сестру за руку, шёпотом упрашивала: «Пойдём, пойдём… Базар закончится, ничего не возьмём!» А Терезка только отмахивалась – и слушала, глядя на чёрный рупор, как на икону, а по запылённому лицу её бежали слёзы. И Патринка в толк не могла взять, отчего Терезка плачет, почему так белы её закушенные губы и так трясутся пальцы – ведь песни-то были весёлые!

Кому из цыган могла понадобиться жена, у которой не держатся в руках карты и которая только и может, что стоять под столбом с радио, открыв рот?.. Но семья из Венгрии, прельстившись возможностью породниться со знаменитым Бретьяно, приехала взглянуть на девушку, убедилась, что та невинна и красива, – и заплатила за Терезку четыре галби[34].