Карен Монинг - Заклятие горца Страница 11

Он думал, что успешно скрылся, верил, что Лука никогда не найдет его вовремя, с учетом того, через сколько рук прошло Темное Зеркало, и как далеко его отправили, но вчерашний вечер проиллюстрировал иное. Он был действительно обнаружен, и его время было на исходе.

Он узнал русского моментально, как только тот проскользнул в офис прошлым вечером. Он видел его несколько раз в прошлом, когда Роман посещал Лондонскую резиденцию Тревэйна, где Кейон висел высоко на стене в частной лаборатории Луки, как бы в насмешку, со стеной из окон, через которые была видна лондонская улица в мире, в котором он никогда не будет жить снова.

По крайней мере, он имел представление о сегодняшнем мире. Повесь его Лука к стене, он не был уверен, что даже жажда мести удержала бы его от безумия. Тогда ему не представилась бы возможность испытать зеркало и учиться вызывать инертные объекты, которые были в пределах его зрения, когда его страж был далеко. Таким способом, он не отставал от жестокого времени, несущегося вперед, пожирая каждую книгу, периодическое издание и газету, которая проходила через кабинет Луки за столетия, иногда даже смотря понемногу телевизор, в то время как вид за окном изменялся от сладко пахнущего луга до маленького города, и, наконец, к искушенному шумному городу.

Такому как этот «Чикаго», в котором он оказался прошлым вечером.

Свобода… Он смаковал ее как конфету, он снова на какое-то время был вольной птицей! Он чувствовал, как мнется трава под его ботинками, наслаждался ветром на своем лице!

В зеркале были дни, когда он чувствовал, что мог бы охотно отдать руку на отсечение за единственный глубокий вдох торфяника, усыпанного ароматным вереском, или несколько глотков соленого воздуха на диком берегу Шотландии. Или растянуться на спине наверху высокого хребта, так близко к небесам, как только можно было бы добраться в Высокогорье, и наблюдать, как наступают сумерки, и фиолетовая полоса с темно-красным разводами, сменяется черным бархатным навесом, опрысканным алмазными звездами.

Он не видел свою любимую Скотию уже одну тысячу сто тридцать три года. Это было адом для Горца, жить вдалеке от своей родины.

Хотя Лука иногда предоставлял ему свободу в обмен на помощь с особенно трудным обрядом или темным делом, которое он хотел совершить (ублюдок в основном все время оставался под охраной, и, таким образом, Кейон не мог тронуть его). Последний раз это было более чем сто двадцать лет назад, и такие моменты были мучительно непродолжительны. Волшебство Темного Зеркала всегда возвращало его через некоторое время, несмотря на его сопротивление. Не имело значения, как быстро или далеко он от него сбежал, не имело значения, какие охранные заклятия Друида он творил для себя, через некоторое время – и никогда этот интервал не повторялся: один раз – весь день; в другой раз – не больше, чем один час, – и вот он только что был здесь: одно мгновение свободы; и вот он снова в своей тюрьме.

Вчера вечером ему потребовалось некоторое время, чтобы отследить Романа, и, так как он был обеспокоен тем, что зеркало могло бы вернуть его прежде, чем он сделает это, то целеустремленно сосредоточился на задаче. Он не сомневался, что в ближайшее время приедет кто-нибудь другой из людей Луки. Их будут посылать до бесконечности, чтобы забрать зеркало и уничтожить любого, кто бросил хотя бы взгляд на него. Для этого выбирались мужчины из рода Темных магов, которые практиковали друидские обряды и скрывали такие вещи как Реликвия от мира.

Кейон занимался этим, потому что обычный человек не должен быть обеспокоен существованием таких вещей. Лука – потому что было много других волшебников (тщательно следящих друг за другом, чтобы узнать, кто имел их), которые не остановятся ни перед чем, чтобы украсть желанный и опасный Темный артефакт. Вопреки распространенному мнению волшебники и ведьмы были процветающей породой.

Друид Келтар провел бы сложный обряд очищения памяти, чтобы стереть запрещенное знание у любого, кто столкнулся с этим. Обряд безопасный, если сделан кропотливо и должным образом.

Но не Лука. Намного проще убить: минимальное усилие, максимальное удовольствие и выгода. Лука упивался властью над жизнью и смертью, которая у него была всегда.

Кейон горько улыбнулся. Любой, кто преграждал ему путь, сметался, а женщина стояла на его дороге. Она была в смертельной опасности, у нее не было шанса на выживание, если она узнала что-либо.

Его член становился все более жестким, поскольку мысли переключились на нее. Пламенная, храбрая, она была удивительной женщиной, с короткими блестящими темными волосами, мягко вьющимися вокруг сердцевидного с тонкими чертами лица, и самой восхитительной, аппетитной грудью, которую он когда-либо видел.

Ягодицы тоже привлекали внимание. Он рассмотрел в больших подробностях каждый изгиб ее тела в синих джинсах с заниженной талией и аккуратном персиковом свитере. Он даже бросил взгляд на часть ее трусиков, которые, скорее всего, закрывали лишь небольшую часть ее щедро вылепленной попки, поскольку эти ленточки выглядывали из-под пояса ее джинсов. Оранжевый кружевной материал был украшен ярко розовой бабочкой у основания позвоночника, так что создавалось впечатление, будто ее трусики предназначены для выскальзывания из джинсов, чтобы насмехаться над глазами мужчины.

Мужчины в этом столетии должны быть образцами сдержанности, – думал он, уставившись на клочки пенистой ткани, показавшиеся на округлостях ее груди, – или евнухами. Сливочная с легким загаром кожа, глаза нефрита, рот соблазнительницы… Убийца Луки назвал ее Джессикой.

Кейон ожидал, что она попытается убедить себя, что ничего из событий прошлого вечера не происходило. В тех нечастых случаях, когда его видели непосвященные, они находили тысячи причин, чтобы отрицать возможность его существования.

Он же, со своей стороны, с прошлого вечера многократно прокручивал один единственный момент, убеждая себя, что это действительно случилось.

Она терлась об него и испытывала его. Потерпевший сокрушительное поражение в первом раунде, когда она прижалась к его спине своими тяжелыми грудями, а ее твердые соски уткнулись в него сквозь шерстяную ткань, и начала облизывать его.

Как будто она жаждала соли его кожи на своем языке.

Его петушок принял настолько вертикальное положение, что шары дергались, а семя почти вырвалось из него прямо там и тогда.

Ощущение ее прижавшегося тела вызвало реакцию, которую он прежде никогда не испытывал: сильный взрыв (толчок), который пронзил основу его души. Все что он смог сделать, это высвободить волосы. Каждая унция его тела требовала опустить ее на пол, и разжечь в ней желание, чтобы удовлетворить собственные потребности. Полностью забыв о ее противнике. Проникнуть в нее и оставаться там, пока ее тело не воспарит от Темного Волшебства.