Очерки истории кибернетики в СССР - Василий Дмитриевич Пихорович Страница 19

Когда разрабатывался план ГОЭЛРО, появился ленинский афоризм «Коммунизм есть Советская власть плюс электрификация всей страны». Сегодня ясно, что эта формула точно отражала специфику только первой фазы коммунизма. Вторая фаза – полный коммунизм – был неосуществим без автоматизации управления социалистическим хозяйством. Увы, этого не смогли понять тогда – в середине 60-х.

Глушков мечтал о том, чтобы ОГАС получила такую же поддержку, как и ядерная и ракетная программа. Только усилий она бы потребовала побольше, поскольку затрагивала все отрасли хозяйства и общественной жизни вообще. Но и эффект от внедрения этой системы обещал быть небывалым. Здесь мы бы не просто оборонялись и догоняли США. ОГАС – это было оружие экономического и социального наступления, применение которого не оставляло капитализму никаких шансов в экономической борьбе с нами. Обгонять, не догоняя – такой принцип предложил Глушков. Выставить какие-либо принципиальные возражения против ОГАС никто не мог. Но идею автоматизированного управления экономикой и не пытались рассмотреть с точки зрения принципов. Ее рассматривали в первую очередь с точки зрения выгоды. Она, конечно, обещала быть выгодной, но нескоро, да и неизвестно – получится или нет. – Типичная точка зрения мелких лавочников. А тут нужно было принимать именно принципиальное решение. Не экономическое, а политическое, точнее, полит-экономическое. Глушков это ясно понимал. Не зря, отвечая на вопрос «Комсомольской правды»: «Какое ленинское изречение, какую ленинскую мысль вы помните всегда», Виктор Михайлович, сказал: «Мысль о том, что принципиальная политика есть единственно правильная политика… Стараюсь всегда следовать этой мысли».

Эффективность ОГАС должна была измеряться совершенно не теми масштабами, которыми мыслили тогдашние экономисты-рыночники и управленцы послесталинской эпохи.

К слову сказать, Сталин в «Экономических проблемах социализма в СССР», говоря о рентабельности тогдашней социалистической экономики, писал, что рентабельность с точки зрения отдельных предприятий и отраслей производства не идет ни в какое сравнение с той высшей рентабельностью, которую дает социалистическое производство, избавляя нас от кризисов перепроизводства и обеспечивая нам непрерывный рост народного хозяйства с его высокими темпами.

Но идеи Сталина к тому времени уже были не в почете. Среди экономистов В. М. Глушкова полностью поддержал академик В. С. Немчинов, который, как уже упоминалось, сам раньше высказывал сходную идею. Но верх взяли экономисты-рыночники, среди которых оказались и ученики В. С. Немчинова. Собственно, экономическая реформа 1965 года означала не что иное, как официальное принятие рыночной ориентации в политической экономии. Противники усиления рыночных методов в экономике, те, кто старался усовершенствовать централизованное управление экономикой за счет внедрения современной техники и новых методов планирования, были вытеснены из сферы управления экономикой и фактически лишены влияния на политику партии и государства.

Отличительной чертой характера Глушкова была невероятная работоспособность и настойчивость в достижении поставленных задач: как тех, которые он ставил перед собой лично, так и тех, которые стояли перед коллективом, перед страной в целом. Впрочем, личное, коллективное и общественное в нем органически соединялись. Глушков умел растворяться в деятельности руководимого им коллектива. Но на такое способны хоть и далеко не все, но многие, что нередко приводит только к тому, что такого рода руководители интересы коллектива стараются поставить выше интересов общества. Глушков умел еще и деятельность своего коллектива всецело подчинить решению задач, стоящих перед обществом в целом. Но «подчинить» для него означало находиться на переднем крае, вести за собой, увлекать, заставлять двигаться вперед. В этом состояла коммунистичность В. М. Глушкова – не словесная, а действительная, практическая, деятельная.

Партия объявила, что коммунизм будет построен за 20–25 лет, и Глушков немедленно выдвигает идею ОГАС, включавшую в себя первоначально, кроме всего прочего, и систему безденежных расчетов населения. И это был не просто прожект. Все было продумано в деталях: технических, экономических, даже психологических. Позже, уже в 70-х годах, в вошедших в книгу В. Моева «Бразды управления» беседах Виктор Михайлович расскажет о своей идее потребительских ассоциаций по месту жительства, которые за счет того, что все их члены друг друга знают лично, поскольку живут по соседству и каждый день встречаются, позволили бы как исключить стремление обмануть друг друга в условиях безденежного распределения, так и избежать кажущегося неизбежным при решении подобной задачи вмешательства в личную жизнь каждого отдельного члена общества. Продуман был и финансовый механизм постепенного перехода к безденежному распределению.

Увы, таких людей, как В. М. Глушков, не оказалось в достаточном количестве ни в руководстве науки, ни в руководстве партии. Даже не попробовав выполнять программу партии, за принятие которой они сами же единогласно голосовали, руководители партии сочли ее невыполнимой. Вместо того, чтобы думать, как осуществить обещанное народу и что нужно предпринять для этого на тех или иных участках общественной жизни, руководство партии думало только о том, как облегчить себе жизнь, чтобы и руководить, и в то же время особо не напрягаться. Вполне понятно, что люди с таким настроем с большим энтузиазмом восприняли шарлатанские идеи экономистов-рыночников, утверждавших, что усиление рыночных стимулов в экономике автоматически разрешит все проблемы.

Если академика Глушкова его наука привела прямиком к «признанию коммунизма», то среди специалистов в области политической экономии почти что не оказалось таких, которых бы их наука вела туда же. Советских экономистов их «наука», наоборот, неумолимо тянула в болото товарности, рыночной стихии, по существу, к капитализму.

Все дело, наверное, в том, что не всякого ученого, специалиста вообще, его дело ведет к коммунизму. К коммунизму наука ведет только настоящих ученых и специалистов, которые умеют быть последовательными и настойчивыми, отдают всего себя своему делу, а дело ставят на службу прогрессу общества, а не просто превращают его в род бизнеса, или, наоборот, тяжкой, ненавистной поденщины. К сожалению, в советских научных и хозяйственных низах таких преданных своему делу людей было гораздо больше, чем в научных и партийных верхах.

Впрочем, о партийных верхах и их отношении к науке – разговор особый. Дело не в том, что там не было ученых. Проблема была в том, что те, кто оказывался наверху, не хотели учиться. Особенно не желали овладевать именно той наукой, без которой немыслимо успешное управление в условиях социализма – марксизмом. Для них марксизм был скорее религиозным ритуалом, чем наукой.

Владей они хотя бы азами экономического учения Маркса, проповедников «рыночного социализма», провокаторов «экономической реформы 1965 года» никто бы и