Энциклопедия логических ошибок: Заблуждения, манипуляции, когнитивные искажения и другие враги здравого смысла - Иммануил Толстоевский Страница 8

Прелесть структурной модели в том, что она не позволяет трактовать эту историю как простой процесс «потери рассудка». Ведь «Тайлер Дёрден» действовал не наобум, у него был план. Человек может обладать высоким IQ, действовать разумно и логично, прекрасно осознавать реальность внешнего мира. Но важно, чему служит весь этот механизм, важен внутренний баланс. Будь его Эго достаточно сильным, в начале истории он не стал бы рабом своего Суперэго (принимая ценности культуры потребления) и впоследствии не идеализировал бы Ид столь рьяно.

•••

Чтобы еще раз подчеркнуть важность этого баланса, вернемся в эпоху Фрейда и взглянем на персонажа, который в прямом смысле обнажается, освобождаясь от своего Суперэго. Человек-невидимка (1897) был создан писателем-фантастом Г. Г. Уэллсом. Когда герой навсегда становится невидимым – разумеется, благодаря изобретенному им самим «эликсиру» (специальному аппарату), он обнаруживает, что такая жизнь сложнее, чем он рассчитывал, и пытается завязать общение с людьми, вернуться к прежней жизни. Поначалу его Суперэго работает. Но он раздевается – и, избавляясь от одежды, которая делает его видимым, переживает опьянение силой и дичает.

Как и «Дёрден», Человек-невидимка не утрачивает способности к логическим умозаключениям. Он составляет детальные планы для достижения цели и даже действует рационально, но не задается вопросом, зачем он делает то, что делает. Из-за того, что способность задаваться этим вопросом – что, зачем и почему мы делаем – так важна, мы и пошли окольным путем: нам было недостаточно рецепта, состоящего из одних логических ошибок.

Маска морали

Как вы думаете, кто вдохновил Уэллса на историю о Человеке-невидимке? Конечно же, наш старый знакомец.

В своем труде «Государство», который, на мой взгляд, стоит включить в школьную программу, Платон, пересказав легенду о кольце Гига, задается вопросом: развратит ли нрав человека кольцо, делающее своего носителя невидимым и чуть ли не божеством среди смертных?[27] То, что мы называем моральными нормами, – просто предел наших сил? Или же существует различие между правильным и неправильным, не зависящее от нас?

«Государство» – утопическое произведение, а основная тема, которую пытался осветить Платон, – идеальное представление о справедливости. Останемся ли мы справедливыми, сумев вознестись над культурой, обычаями, законами? Или же, смыв с себя макияж цивилизации, превратимся в рабов своих порывов и склонностей?

Вы, наверное, заметили, что 25 веков спустя Фрейд проделал тот же фокус – взглянул на это противоречие через призму Суперэго и Ид. Можем ли мы восстановить равновесие Суперэго и Ид, нарушенное некими сверхъестественными элементами наподобие «кольца» или «эликсира»? Нужно ли это делать?

Эти моральные коллизии бросаются в глаза не только в вымышленных мирах, о которых написаны книги, но и в жизни авторов этих книг. Например, Стивенсон не рассказывает, что именно вытворял Хайд по ночам, он всегда прибегает к расплывчатым выражениям. Вероятно, он подразумевал однополые связи, но именно в год публикации романа, в Англии гомосексуализм вновь объявили преступлением{8}. Так или иначе, даже намека на эти темы от писателя, прежде известного книгами для юношества, было бы достаточно, чтобы разразился скандал. Да что там, Уэллс показал черновик романа жене, и она пришла в такое негодование, что он тут же предал огню все записи. Конечно, потом он не выдержал и написал роман заново, но подверг его лютейшей самоцензуре{9}.

Судьба современника Стивенсона, Оскара Уайльда, сложилась куда печальнее. Созданный им персонаж Дориан Грей во многом схож с доктором Джекилом: он в разладе с обществом, находит способ переложить расплату за свои грехи на чужие плечи, постепенно теряет контроль – и вот классический драматический финал{10}.

Через несколько лет после того, как Уайльда принудили смягчить гомоэротические моменты романа, он создал еще одно произведение, прямо высмеивающее викторианскую мораль: пьесу «Как важно быть серьезным»[28]. В ней также присутствует мотив альтер эго. Комедия, признанный шедевр Уайльда, срывала аншлаги в лондонских театрах, а сам писатель получил серьезный тюремный срок за гомосексуальную связь. Простить самого известного драматурга страны? Какое там, над ним еще и глумились: в первые месяцы заключения ему давали читать только Библию.

В день освобождения он покинет Англию и через несколько лет умрет в Париже – в нищете и одиночестве.

Во время суда, который изрядно занимал тогдашнюю бульварную прессу, Уайльд вместо того, чтобы отвергнуть все обвинения в духе «все это происки врагов и поклеп завистников», пытался проводить параллели с древнегреческими мудрецами-философами и их молодыми учениками. Он сказал, что тем, кто его судит, никогда не понять чистоты этой любви, – то есть фактически признал свою «вину». Таким образом, соперничали отнюдь не Ид и Суперэго. Уайльд ведь не считал, что поступает дурно! Его борьба, как и в платоновской «Апологии Сократа», развернулась между Эго, определявшим линию защиты, и внешним миром, которому эта линия не нравилась.

Как вы считаете, в конечном счете его Эго повело себя глупо? Да, и Уайльда, и Сократа признали виновными, посадили в тюрьму и, в общем, уморили. Но взгляните: потомки иноземцев, говорящих на совсем других языках, даже сегодня с огромным интересом изучают их жизнеописания и черпают в них вдохновение[29].

Кони и люди

После того как мы столько говорили о морали, структурная модель, возможно, начинает напоминать вам кое-что из другой области:

● дьявол (Ид);

● религиозные правила (Суперэго);

● сам человек, который выбирает между первым и вторым (Эго).

Конечно, это довольно грубая аналогия. Попросту говоря, Ид – это не дьявол: оно, как выразился бы Ницше, «по ту сторону добра и зла»{11}.

Но еще важнее для нас другое различие: если для души верный выбор всегда заключается в следовании некоему набору религиозных правил, то для Эго, как мы видели на примере Уайльда, просто нет предопределенного «правильного» выбора.

Фрейд объяснил эту нашу гибкость, предложив новую интерпретацию аллегории «колесницы и возничего», придуманную, как вы помните, Платоном{12}.

Ид («Оно») – это конь, на сей раз без крыльев, который несется куда хочет, Эго («Я») – его всадник. Хороший всадник мастерски правит конем, превосходящим его по силе. Но для этого нужно порой ослаблять поводья и позволять коню идти куда ему вздумается. Главное – чувство меры. Если всадник даст коню чересчур много воли или, наоборот, не будет прислушиваться к его желаниям, упорно следуя навигатору, указывающему «верный путь», рано или поздно они оба окажутся в канаве.

•••

Пожалуй, главное отличие Фрейда от Платона – в том, что он не слишком превозносит разум и мудрость. Иными словами, идеальный всадник – это не всадник, который выключает навигатор, спешивается, направляет свои стопы в ближайшую библиотеку, зарывается в философские фолианты и пытается приблизиться к божественному. Нет, идеальный всадник идет по стопам внешней политики Османской империи XIX века: баланс превыше всего. Как мы уже видели на литературных примерах, Эго использует определенные защитные механизмы для поддержания этого баланса и вытесняет в бессознательное все, что вызывает беспокойство.

Бессознательное? Да, Фрейд о нем не забыл – понятие бессознательного он собирался объединить с этой новой моделью…

Новый айсберг

Давайте разместим идеи Фрейда, которые мы обсуждали до сих пор, на новом айсберге. То, что мы называем сознанием…

1. Не единичная структура – оно состоит из параллельно работающих частей.

2. Мы осознаём гораздо меньше, чем нам кажется.

3. Даже та часть, которую мы осознаём, не вполне рациональна.

С первого взгляда становится ясно, что Ид не идентично бессознательному, а Эго не идентично сознанию. Бессознательное и предсознательное в той или иной мере охватывает каждый компонент. А вот со второго взгляда мы замечаем важную особенность: наш рассудок довольно текуч – в духе