Странник по духовным мирам - Гвидо Франчецце Страница 25

и муках по поводу их кончины. И вот эти духи, не умея оторваться от дорогих им людей, бродили вокруг них, надеясь на счастливый случай, который дал бы им возможность сообщить смертным о своем присутствии и своей неизменной любви. Когда на Земле друг уезжает в дальнюю страну, оставляя подругу на долгий срок, беспредельная скорбь разлуки не так сильна, как я постоянно наблюдал это в мире духов. И хотя годы и участливое отношение ангелов постепенно смягчают горе большинства смертных, как было бы легче и для духов, и для смертных, если бы они имели возможность сообщаться друг с другом, как это бывало у них раньше! Я знал одну мать, чей сын пошёл по кривой дорожке. Он был уверен, что мать его стала ангелом на небесах и находится далеко от него. Но я… я видел, как она годами неотступно следовала за своим сыном, тщетно пытаясь внушить ему чувство своего присутствия, чтобы направить его и увести с порочного пути. Я знал одну влюбленную пару, которые расстались из-за какой-то нелепой размолвки и между, которыми смерть возвела окончательный и непреодолимый барьер. Умерший мужчина по пятам ходил за своей любимой, которая осталась на Земле, и делал безумные попытки объяснить, что помешало их отношениям, рассказать, что верность никогда не покидала их сердца, несмотря ни на что. Я видел безмерные страдания и скорбь духов, в отчаянии и тщетно пытающихся уловить хотя бы понимающий взгляд или мысль о том, что их присутствие осознано и понято. Я видел, как в отчаянии дух бросался перед живым на колени или падал ниц, безуспешно пытаясь уцепиться за руку женщины или за край её одежды. Все напрасно; рука духа не может коснуться руки смертного, а ухо смертного глухо к воплям духа. Передается, пожалуй, только чувство глубокой скорби и подавляющей тоски по умершему, но нет возможности почувствовать, что этот так называемый умерший находится тут же, рядом. Отчаяние на Земле, каким бы горьким оно ни было, не сравнимо с отчаянием духа, который внезапно осознал, как непреодолимо высок барьер, который отгородил его от мира смертных людей. Так разве удивительно, что на духовной стороне жизни, все, кто стремится помогать и утешать страждущих, как на Земле, так и в духовном мире, всячески пытаются отодвинуть эти барьеры и открыть людям и ангелам широкий доступ для взаимного общения и встреч на Земле, как во времена, когда Мироздание переживало пору своего детства? Если свидетельства многочисленных медиумов и многих кружков единомышленников кажутся тривиальными и даже вульгарными, гротескными и откровенно ужасными; если существуют мошенники среди медиумов и доверчивые глупцы вкупе с законченными эгоистами, так ведь это же самое было и с великими непризнанными истинами, стремящимися к самоутверждению! Так разве же нельзя простить все заблуждения в свете того факта, что всё это является попытками — неуклюжими, глупыми, но все же реальными попытками — открыть двери, чтобы озарить скорбную земную поверхность светом из духовного мира? Вы можете, конечно, разругать эти мнимые или ложные попытки и беспорядочные усилия, если хотите. Но попытайтесь сами, если вы владеете соответствующими знаниями, направить все эти усилия в нужное русло, и вы поможете тем, кто пытается добраться до вещей возвышенных. Не высмеивайте их, не сокрушайте их презрением, не заставляйте их замолчать; наоборот, узрите в них рациональное зерно — их попытки приоткрыть завесу невидимого мира, которая скрывает от ваших глаз ушедших от вас любимых.

Глава 11. Аринзиман

На эти встречи по материализации я всегда приходил в сопровождении величественного духа, о котором я уже упоминал и которого теперь знал по имени — Аринзиман, или «Восточный Учитель». Я уже научился видеть его довольно отчетливо и могу описать его вам.

Это высокий и величественный мужчина в длинных струящихся одеждах, подбитых желтой каймой и стянутых вокруг талии желтым кушаком. Его смугловатое лицо выдавало урожденного левантинца, черты его были правильными и красивыми, как у статуй Аполлона, немного отличаясь от совершенного греческого образца лишь легким характерным восточным оттенком. У него были большие глаза, темные, бархатистые и нежные, как у женщины, однако в глубине их таился страстный энергетический огонь, сдерживаемый и укрощённый его сильной волей, но одновременно придающий теплоту и внушительность его облику и манерам. Из всего этого я мог легко заключить, что при своей жизни на Земле он познал во всей полноте страсть величайшей любви и сильнейшей ненависти. Теперь его чувства очистились от земной пыли и служили не более чем вспомогательным связующим звеном симпатии между ним и теми, кто, подобно мне, всё ещё не мог справиться со своей низменной природой и победить свои страсти. Короткая черная шелковистая бородка закрывала его щёки и подбородок, а черные волнистые волосы струились вниз по его плечам. Его фигура, мощная и высокая, была, тем не менее, по-восточному грациозной и гибкой, ибо характерные особенности расы так сильны, что сопровождают не только физическую оболочку, но и дух человека. Хотя с тех пор, как Аринзиман покинул своё земное тело, прошли века, сохранились все особенности, отличающие восточного человека от представителя западных народов. Странно, что этот дух напоминал земного смертного мужчину, но одновременно, своей ослепительной яркостью форм и черт, которые невозможно описать словами, так невыразимо сильно отличался от плотского образа своей необычностью и чудной эфемерностью, несмотря на всю свою видимую осязаемость, что это доступно пониманию лишь тех, кто встречал духов высших сфер. Во время своей земной жизни он был выдающимся знатоком оккультных наук, а после того как ушел в духовный мир, ему удалось безмерно расширить свои знания, и мне казалось, что возможностям его нет границ. Его характер, как и мой, был горячим и пылким, но долгие годы своей духовной жизни он, усердно учась сдерживать свои бушующие страсти, возвысился в своей власти до недосягаемой высоты, с которой, наклонившись, мог поднимать таких заблудших, как я. Его симпатия и понимание наших слабостей делало его помощь нам возможной, ибо тот, кто никогда не переживал всей глубины падения, взывал бы к нам напрасно. Но он, с присущими ему мягкостью и пониманием, обладал особой силой характера, против которой никто не смог бы устоять, если бы и попытался. Я не раз имел возможность наблюдать, как неуправляемые безумцы, с которыми он работал, смиряли перед ним свои порывы, стремлением причинить вред себе или окружающим. Они замирали, словно зачарованные, не в состоянии сдвинуться с места, хотя он к ним и не прикасался. Они были парализованы воздействием его могучей