Эти странные Рэдли - Мэтт Хейг Страница 11

– По-человечески! – чуть ли не смеется он. – О боже!

– Питер, мы должны быть сильными. Попробуешь кровь – и все рассыплется.

Он задумывается.

– Ладно. Хорошо. Ты права. Только для начала можно мне задать один вопрос, кое-что уточнить?

– Что? – спрашивает она.

Даже в такую ночь – особенно в такую ночь – Хелен не может не насторожиться.

– Я хочу знать… любишь ли ты меня.

Хелен ушам своим не верит – так нелепо это звучит в их ситуации.

– Питер, это неподходящий…

– Хелен, мне надо знать.

Она не отвечает. Странно. Так легко врать о том, что есть, и так сложно – о том, чего нет.

– Питер, я не готова сейчас играть в игры с твоим эгоизмом.

Муж молча проглатывает реплику, считая ее ответом. И вдруг впереди видит что-то – вернее, кого-то. Некто шуршит в кустах.

– Это она.

Клара выходит на свет, и реальность безжалостно обрушивается на них. Чистые вещи, в которых она ушла из дома, насквозь пропитаны кровью. Свитер, жакет – все блестит от крови, как и ее очки, и лицо. Она щурится в свете фар.

– Боже мой, Клара, – говорит Хелен.

– Хелен, фары. Прямо в глаза же.

Она выключает свет и чуть сдает назад, дочь стоит на месте, медленно опуская руку. Секунда – и Хелен выскакивает из машины, вглядываясь в темноту в попытке разглядеть труп. Холодно. Сырой ветер с моря беспрепятственно дует через все поле. Порывы развевают волосы Клары во все стороны, отчего ее лицо кажется совсем детским.

Я ее убила, думает Хелен, заметив одеревеневшее лицо дочери, которое больше, чем кровь, придает ужас ее облику. Я убила всю нашу семью.

Темные поля

Парень лежит на земле у ног Питера. Состояние тела не вызывает сомнений в том, что он мертв. Руки за головой, словно защищался. Она выгрызла его горло, грудь и даже часть живота. Разорванная глянцевая плоть кажется почти черной, органы обозначены более темными пятнами. Кишки вывалены наружу, словно расползающиеся из ямы угри.

Даже в прежние времена, после самых отвязных попоек, мало кто оставлял трупы в таком ужасном состоянии. Но кое в чем он должен себе признаться: увиденное шокирует его не настолько сильно, как должно бы. Он прекрасно знает: начав, Клара ни за что не смогла бы остановиться, и вина за случившееся лежит исключительно на них, так извративших ее природу. Но сам вид крови завораживает и действует на него как древнейшие из гипнотических техник.

Сладкая, сладкая кровь…

Он берет себя в руки и вспоминает, что должен сделать. Его задача – оттащить тело в машину, как велела Хелен. Точно, вот что нужно. Он встает на колени, подхватывает тело юноши под спину и пытается сдвинуть его с места. Ничего не выходит. Он слишком слаб. А пацан сложен как взрослый мужик. Причем весьма крупный мужик, качок и регбист.

Нет, один он не справится. Он бросает взгляд на Хелен. Она укутывает Клару в одеяло и крепко прижимает к себе. Руки Клары безвольно свисают по бокам. Надо перетащить тело, замести следы. Обещают дождь. Допустим, пойдет полноценный ливень, который смоет следы. А как насчет ДНК? В восьмидесятых об этом волноваться не приходилось. Вот Уилл бы точно нашел решение. Почему Хелен так на него взъелась? Что они не поделили?

Питер берет труп за лодыжки и тащит по земле. Слишком тяжело. Слишком медленно.

Он останавливается, чтобы отдышаться, и смотрит на свои руки, покрытые кровью. Он клялся Хелен, что не станет даже задумываться о том, о чем задумывается прямо сейчас. Кровь блестит, переливаясь черным и багровым. Где-то за лесополосой вдоль дороги мелькает свет. В их сторону медленно едет автомобиль – словно водитель что-то выслеживает.

– Питер! – кричит Хелен. – Сюда едут!

Она торопливо ведет Клару к машине и снова зовет его:

– Питер! Оставь тело!

Труп парня теперь лежит ближе к дороге, и потому его легко можно будет заметить в свете фар – вроде бы противотуманных. Питер отчаянно, изо всех сил дергает тело, игнорируя стреляющую боль в спине. Выхода нет. Счет идет даже не на минуты, а на секунды.

– Нет, – говорит он.

Питер снова рассматривает свои окровавленные руки, пока к нему не подбегает Хелен.

– Увози Клару. Я со всем разберусь. Я смогу.

– Нет, Питер…

– Домой. Быстро. Да бога ради, Хелен, уезжайте!

Она даже не кивает. Она молча садится в машину и трогается с места.

Глядя на приближающийся свет противотуманок, Питер облизывает руку, ощущая вкус, который не ощущал уже семнадцать лет. И происходит то, что должно произойти. Сила наполняет его тело, изгоняя все хвори и боли. Он буквально ощущает, как отчетливо восстанавливаются кости и зубы и он превращается в рафинированную версию самого себя. Невероятное облегчение, словно он снял неудобный костюм, который приходилось носить много лет.

Машина приближается.

Он запускает руку в разорванное горло юноши и слизывает сытную, вкусную кровь. Потом подхватывает тело, не замечая его веса, и стремительно взлетает над темным полем.

Быстрее, быстрее, быстрее.

Он старается сдержать свою радость, сосредоточиться на задаче. Он летит, управляя собой с помощью одних только мыслей.

Вот что делает вкус крови. Он до нуля сокращает разрыв между мыслью и действием. Мысль равна действию. Ни одна частица жизни не остается непрожитой, когда твое тело омывает ветер, когда внизу проносятся унылые деревни и поселки, превращающиеся на скорости в размазанные скопления огней, а сам ты мчишься над землей и Северным морем.

И сейчас он может насладиться этим чувством.

Он упивается переполняющей его жизнью, сосредоточенной в настоящем, без малейшего страха перед последствиями, перед прошлым и будущим. Для него сейчас не существует ничего, кроме свиста ветра в ушах и вкуса крови на языке.

В нескольких километрах от берега, над водой, не оскверненной темными тенями лодок, он отпускает труп и кружит над волнами, пока тот не скрывается в глубине. Потом снова облизывает руки. Он сосет пальцы и закрывает глаза от наслаждения.

Вот она, радость!

Вот она, жизнь!

На мгновение зависнув в воздухе, он подумывает, не продолжить ли путь. Можно долететь до Норвегии. В Бергене когда-то было большое вампирское сообщество – может, оно до сих пор существует. Или рвануть туда, где полиция не столь сурова. В ту же Голландию. Куда-то, где нет тайных арбалетных отрядов. Он мог бы перебраться в другое место, существовать самостоятельно, удовлетворяя любые свои прихоти. Свобода, одиночество – разве это не единственный