МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ №3, 2016(18) - Татьяна Васильевна Адаменко Страница 32

– Послушайте, – нервно заговорил Лерман. Сейчас это был совсем другой человек, не самоуверенный, но еще сохранивший остатки самоуважения. – Послушай, Володя. Мы должны немедленно все обсудить и записать. Память меняется стремительно. Я понятия не имею, что именно забыл и забыл ли вообще что-нибудь. Ты тоже знать этого не можешь. Пока мы будем искать старые статьи и пытаться совместить несовместимое – только время потеряем.

– Согласен, – кивнул Купревич.

– Говорите, говорите! – насмешливо произнес Баснер. – Увеличивайте фальшь.

– Помолчите! – вскричала Лена. – Не мешайте, пожалуйста.

Баснер пожал плечами и сказал, прижавшись лбом к оконному стеклу, отчего голос его звучал глухо, как из банки:

– Я не оставлю Аду в этой земле.

Он был в этом уверен.

Лерман закинул ногу за ногу, возвел очи горе и заговорил, будто читал лекцию на семинаре в своем физическом институте. Лена хотела что-то сказать, но Купревич крепче обнял ее за плечи, провел ладонью по ее щеке, и Лена опять прижалась лбом к его плечу. Что-то прошептала, но на фоне монотонной речи Лермана он не расслышал, переспрашивать не хотел, он и так знал, что она сказала, точнее – чувствовал, но не мог перевести в слова, потому что это были бы его слова, перевод с языка на язык.

Он заставил себя сосредоточиться.

– …Писать их бессмысленно, – бубнил Лерман. – Инфинитный анализ не позволяет пока записывать нелинейные шредингеровские уравнения в форме, которую можно приспособить для аналитического решения, а численно решать у нас нет возможности. Поэтому в первую очередь нужно оценить время релаксации для склейки четырех классических реальностей. Хотя бы порядок величины. Судя по ощущениям, релаксация еще не закончилась, значит, время – порядка суток. Но возможно, больше. Что думаешь?

Вопрос был задан неожиданно, но ответил Купревич сразу, будто думал над проблемой не один день и даже не один месяц. Он сам удивился собственным словам, но они действительно соответствовали его мыслям – неожиданным или выстроенным давно, сейчас это не имело значения.

– Три-четыре дня. Порядка ста часов. Вряд ли меньше, потому что я помню не только новые ситуации, но частично и замещенные. Вряд ли больше, потому что тогда восприятие суперпозиции оставалось бы на уровне «Не может этого быть!», а мы – я говорю о себе, но, как я понимаю, ты чувствуешь то же самое, – уже почти полностью восприняли новую ситуацию.

Да. Лена потерлась лбом о его плечо, и это было самым надежным аргументом.

– Пожалуй, – протянул Лерман. – И что? Мы сможем придумать ветвление, приводящее к декогеренции и распаду суперпозиции, только пока релаксация не завершена. Потом мы попросту забудем о такой возможности.

– Может, и не забудем, – возразил Купревич. – Или ты считаешь, что, когда суперпозиция установится окончательно, мы будем считать естественным и даже единственно возможным, что у Ады было четыре мужа? У каждого из нас останутся материальные свидетельства: документы о браке, фотографии, вещи Ады в твоей московской квартире, в нашем бостонском доме… – Он покосился на Баснера, по-прежнему стоявшего у окна спиной к ним. – В его квартире в Нью-Йорке… В квартире Ады в Тель-Авиве?

– Это мы узнаем, если ничего не будем делать и тупо ждать окончания релаксации.

– Равновесие новой реальности должно быть непротиворечивым, а четыре мужа – это…

– Функция релаксации – экспоненциальная, к равновесию приближается асимптотически… Черт! Прекрати разводить демагогию! Чтобы вызвать декогеренцию, необходимо создать причинно невозможную ситуацию. Согласен?

– Если ты попробуешь создать такую ситуацию, – насмешливо произнес Купревич, неожиданно почувствовав себя способным не только дискутировать с Лерманом, но и победить в споре, – то у нее будет причина, и, значит, никакая созданная кем бы то ни было из нас ситуация декогеренцию не вызовет.

Лерман молчал, сцепил пальцы, думал.

– Вода теплая, – сказал Баснер. – Люди купаются. А она лежит в земле.

Он прижался лбом к стеклу, и плечи его затряслись.

– Господи, – пробормотал Лерман. – Только истериков нам не хватало.

«Историков», – расслышал Купревич и сказал:

– Он меня уверял, что вся история – набор фальшивых интерпретаций, и чем глубже в прошлое, тем их больше. А верных нет вообще.

– Ну да, – вяло согласился Лерман. – Склейки происходят, скорее всего, так же часто, как ветвления. Любая реальность, в какой бы ты ни оказался, есть, в общем случае, суперпозиция. Ветвления меняют мир незначительно, значит, и склейки почти не изменяют реальность. Время релаксации вряд ли в таких случаях, а их подавляющее большинство, больше секунд, а то и миллисекунд. Мы этого не замечаем, иногда обращаем внимание на предметы, которых раньше не было, или предметы, которые только что были вот тут, а сейчас их нет.

– Это известный эффект, я его математически описал в статье…

– О! – воскликнул Лерман. – Для тебя эффект – известный и естественный, а как его воспринимают другие? Будто провал в памяти, верно?

– Да, – согласился Купревич.

– Я, – задумчиво произнес Лерман, – использовал в работе другой эффект. Эн-Эл-О.

– Ты полагаешь…

– Почему нет? Соответствие уравнениям ветвления полное! Время релаксации совпадает с точностью до порядка! Кто-нибудь описывал эн-эл-о, живущее больше нескольких минут?

– Я ничего не понимаю, – подала голос Лена. – Вы перескакиваете с пятого на десятое.

– Чушь! – Лерман по-прежнему смотрел в потолок. – Мы предельно последовательны. Итак, время релаксации зависит от сложности склейки и варьируется в пределах от квантового времени для склеек атомного размера до нескольких суток для таких сложных суперпозиций, как наша.

– Что это нам дает? Никакие уравнения все равно…

– Конечно, нет! Только качественные выводы. Это плохо, да. Любое наше решение будет приблизительно и может привести к последствиям, которые мы не способны предсказать. Но ничего не делать?

Лерман выстрелил себя из кресла, как из пращи.

– Господи! – воскликнул он. – Я понял!

Купревич с Леной переглянулись.

«Он понял. Я понял это раньше. И ни за что не скажу вслух».

Лерман подошел к стоявшему у окна Баснеру и ударил того по спине кулаком. Не сильно. Скорее, приложил кулак и тут же отдернул. Баснер стремительно обернулся.

– Что… Что вы…

– Вы правы, – сказал Лерман. – История – набор фальшивых интерпретаций и артефактов. Вся. Потому что вся история не только человечества, но мироздания – это суперпозиция различных состояний, множества склеившихся