Говорящие памятники. Книга II. Проклятие - Филимон Иванович Сергеев Страница 3

ОФД, Подразделение Л. Центрик, поддержка 54 Закона Российской Федерации. Что это такое?! Это страшное эхо, которое раскатилось по всей России после мощного крушения производства, – не стало работы. Но и тех людей, которые каким-то образом выжили после распада, не растерялись, оставшись без дохода, стали добывать сами себе на хлеб-соль кто как сможет, их тоже обложили налогами с разными названиями, модификациями типа «Брендузел» или «Бонус есть». Эти хлопцы отучают людей от труда и способов добычи на хлеб мяса, жира, так как собираемый с них налог намного больше примитивного производства налогооблагаемого. Поэтому мужики бросают своё хозяйство и уходят в подполье, строят лесные избушки для добычи минимальных средств пропитания. Но даже там их преследуют и жгут построенные срубы. Это уничтожение русской нации, и спорить с этим бесполезно. Кому это выгодно? Прежде всего глобализаторам – зарубежным инвесторам. Как говорится, чтобы русского духа не было на славянской земле! Как это называть?! Что это такое?! Истребление!!

Нескончаемый поток мыслей нахлынул вдруг на Анюту Сволочкову после встречи с Джоржи Омари. «Что он имеет? – размышляла она. – Деньги… Много денег. Дворец с чёрными функционерами. Множество попугаев: джако, какаду, но главным образом неразлучники. Наверно, рассчитывает, что я день и ночь буду восхищаться их красотой. Какой он жалкий тип! Яйца у него как у лилипута, с гайдаровскую горошину. Три «хаммера» имеет, чернявый. У папы, у мамы и для себя.

Здесь Сволочкова оборвала навалившиеся на неё мысли и с надеждой взглянула на своего гения. А Мардахай Абрамович был в хорошем расположении духа и читал вслух свои стихи.

Как-то утром в полутьме —

И в осеннюю прохладу

Слышу – эхо вторит мне:

«Друг родной, скажи, что надо?» —

По утренним покоям разносился громкий, леденящий душу голос:

– Эхо, эхо, погоди!

Есть родник, есть деньги, кров,

Но послушай: помоги мне найти

Мою Любовь. —

Почернел прогорклый лист,

Сердце дрогнуло от боли.

– Эхо, я не скандалист,

Дай любовь, как Божью волю.

Задрожал осенний свет,

Месяц охватил лучами.

Эхо шепчет мне в ответ:

«Мастер мысли неслучайной,

Есть в России кров, тепло,

Драйв заморский, суперсвет,

Время сайтов расцвело,

Но любви, поверь мне, нет».

– Может быть, она умчалась

К Анне Снегиной в Лондон?

Сердце с грустью вспоминало

Сладкой неги чуткий сон.

И опять печаль, тревога…

Эхо ёкнуло в груди.

– Эхо, сжалься ради Бога,

Отыщи любовь, найди!

Ты, звенящее, подлунное,

Не боишься вторить мне.

По копейке копишь сумму,

Чтобы не был я в тюрьме.

Ты найди такую даму,

Чтоб умела говорить:

Робко, нежно: «Папа… мама»

И, как я, могла любить.

Чтоб осенними ночами

Нам дарила добрый свет,

И с молитвами, свечами

Стих слагала, как поэт.

Чтоб планшетные забавы

Не бесили разум, кровь.

Чтоб не в сайтах, а в дубравах

Нам Господь дарил любовь.

Не хочу я жить на свете

Без моей святой любви!

Эхо, лёгкое как ветер,

Отыщи любовь, найди!

Тишина, покой, цветенье…

Эхо вздрогнуло, молчит.

– Эхо, я в большом смятенье,

Сердце молотом стучит!

Мне не надо сайдинг-банков,

Прочь офшоры-кобели!

«Хаммер» закрути в баранку,

Пылью сделай все рубли!

Но чтоб вновь на белом свете

Ожила рассудка кровь!

Эхо, знаешь, я в ответе

За Отчизну, за Любовь.

Эхо слушало, вздыхало

И рыдало по ночам,

Эхо думало, молчало

И грозило сволочам.

Умер я… в плену, в оковах

На груди святой души,

А потом вдруг ожил снова.

Слышу шёпот: «Не спеши…»

Мне шептало эхо тихо:

– Странник, я тебя люблю,

Я, как мастер, как портниха,

Саван золотой сошью.

Будешь нежиться, как в сказке,

Грешник, не умри совсем!

Где восторг души, где ласка,

Где дыхание богем?!

Ожил я в беду иль в счастье,

Эхо оживило вновь.

– Прочь страданья, прочь ненастья!

Я воскрес! Но где любовь?!

И опять печаль, тревога

Защемили сердце, грудь:

– Эхо, сжалься ради Бога,

Сделай, сделай что-нибудь!

Пусть начнётся жизнь сначала.

Вера будет и тепло…

Ты не раз меня спасало,

Душу нежило и жгло…

Дай простор мне, дай молитву,

Клятву дай и чудеса…

Вера в счастье не забыта!

Пашни, воды и леса

Любим мы, а это значит

Дух России, страшный пир

Мы разучимся дурачить

И построим новый мир.

Эхо слушало, вздыхало

И рыдало по ночам,

Эхо думало, молчало

И грозило сволочам.

И опять на белом свете

Слышал я и стон, и крик…

Эхо превращалось в ветер, —

Исцеляющий родник.

Вновь осенними ночами

Нам дарило радость, свет

И с молитвами, свечами

Стих слагало, как поэт.

Анюта не могла сдержать слёз. У неё словно остановилось дыхание. Губы её плотно сжались, брови напряглись в какой-то жуткой растерянности. Она то ли плакала от радости, то ли смеялась от печали и нежности, и вдруг с точностью стенографа повторила слова своего любимого:

Мне не надо сайдинг-банков,

Прочь офшоры-кобели!

«Хаммер», закрути в баранку,

Пылью сделай все рубли!

– Браво, браво, дорогой мой поэт!.. – она опять то ли заплакала, то ли засмеялась. – Но этого никогда не будет! Материя торжествует, а дух страдания, любовь к милосердию, к женщине так и останутся невостребованной, незавершённой, безответной любовью. И если, не дай бог, что-то случится с нашей грешной планетой, то первыми её покинут жирные, плохо соображающие коты вроде нашего кастрированного Барсика, не учёные, не космические следопыты, не гении, а властвующее бездарное звено, пустоеды, злодеи.

Анюта была счастлива. Наконец-то поэт заговорил о конкретной печальной любви, не безумно плотской, как с энгельбардовскими мумиями, после которых он обычно отворачивался, словно без особого удовольствия заканчивая необходимый обряд мужской страсти. Молчал и думал, думал и молчал.

«Любовниц много, – размышлял он. – Но надо выбирать одну. Холостяцкая жизнь закончилась».

Признания Сволочковой заставили остановиться. Он понял, что надо решаться.

Всё это произошло