Хоррормейкеры - Пол Дж. Тремблей Страница 13

Я поблагодарил Клео, хотя на самом деле был в панике. Я уж было понадеялся, что, выслушав мой протестующий лепет, она позволит накинуть еще хоть что-нибудь. Может, хотя бы шорты и майку? Я знал, что теоретически могу немного на нее надавить: скажу, что не приду на съемки, и им хана. Но эта угроза изначально казалась бы блефом. Думаю, Валентина и Клео понимали, что я не уйду, несмотря ни на что, – еще одна причина, по которой я получил эту роль. Ума не приложу, как они это поняли, может, на лице написано. Мне кажется, большинство из нас носит на лице отпечатки личности, характера, и их видно не хуже, чем открытые эмоции простодушных людей. Я сказал Клео, что согласен играть, не зная дальнейшего сценария, но мне нужны гарантии, что не придется «разоблачаться» дальше трусов. Вздохнул, поняв, что слишком легко и быстро сдался и теперь умоляю: «Пожалуйста, не унижайте». Клео пообещала, что трусы в любом случае останутся, хотя Валентина может попросить сменить темно-синие боксеры на белые слипы. Так Глист будет выглядеть еще более жалким. Она даже не запнулась на слове «жалкий» (наверняка и глазом не моргнула, я это почти представил). Я не согласился на смену гардероба, но и не опротестовал такое решение.

Решив / не решив вопрос с одеждой, мы несколько минут просто болтали, надеясь закончить разговор на позитиве. С Валентиной у нас было общее прошлое, пусть недолго и фрагментами, а вот с Клео нас не связывали никакие воспоминания.

– Нравится сниматься в кино? – спросила она.

– Да, – сказал я таким тоном, чтобы было понятно: сейчас никакой радости нет. – А тебе?

– Не знаю. Я пока еще не снималась.

Положив трубку, я опять походил по номеру. Разделся. Так вышло, что на мне были белые облегающие (когда-то) трусы. Я представил в красках, как действую на опережение, предлагая Валентине для сцены эти ношеные растянутые трусы, уже далеко не белоснежные и не обтягивающие.

Я стоял перед зеркалом в ванной отеля. Яркие желтые блики высвечивали мою безволосую грудь, упрямо лезущие прыщи, дряблые мышцы, покатые плечи. Я хаотично, механически поднимал и сгибал руки, крутил и вертел туловищем. Надеялся ощутить хотя бы частично, что это не мое тело, чужое. Не сработало.

Я посмотрел в зеркало и встретил взгляд, полный презрения, как и бесчисленное множество раз до этого. Я видел там того же, кого и всегда – и кого каждый день видят другие. Впрочем… возможно, в этот раз это было не совсем так.

Я вошел в номер и снова перечитал сцену. Пока на Глисте не было маски, на нем оставались штаны и рубашка. Я вернулся в ванную к зеркалу-рентгену, поднес руки к лицу, оставляя между пальцами щели. Я смотрел, тяжело дышал и воображал.

Что ж. Закрытое лицо все меняло. Благодаря маске, видя все остальное, люди не увидят моего лица. Это поможет не столько притвориться другим человеком, сколько скрыть личность, размыть, завуалировать, сделать ее «никакой». Но речь не о том, чтобы зритель что-то на меня проецировал, а…

В маске я могу стать непостижимым, а может, даже неумолимым.

Глава 7. Прошлое: Сцена в классе

Время близилось к ужину. Материал со мной уже отсняли, и я мог бы вернуться в отель, но решил остаться и досмотреть последние сцены на сегодня. Я до сих пор был без шорт и рубашки. На мне были только трусы, плюс в перерывах между съемками я надевал толстый синий халат. Перед началом я так себя истерзал, что, похоже, впал в апатию и оцепенение. Раздеться до поношенных растянутых белых трусов оказалось не так плохо, как я полагал. И в то же время – хуже, чем думал, но в этом я бы даже себе не признался.

Валентину внезапно пробило на «достоверность», и она попросила Клео сыграть запертого в подсобке Глиста. К ее чести, она заметила, что меня нервирует даже тишайший скрип двери.

Валентина выкрикивала простые односложные команды. «Свет! Камера! Мотор!» Она хотела закончить вовремя, чтобы не выбиваться из графика и не начинать завтра съемки на час позже (это правило профсоюза работало несмотря на то, что бо́льшая часть съемочной группы в профсоюзе не состояла). Так что вместо тележки Дэн аккуратно прокрался по классу с переносной камерой. Стояла напряженная тишина, разрядить ее болтовней было нельзя, и у меня возникло навязчивое желание выкрикнуть какую-нибудь чушь, расписать профессиональным кинематографическим языком, что часть истории – небольшая, но, возможно, самая важная – создается без меня. И тут раздался над нашими головами, словно в небесах, голос Валентины:

– Давай, Клео!

Замок подсобки щелкнул, дверь со скрипом приоткрылась на несколько дюймов, и я всем своим существом устремился туда, боясь, что там каким-то образом окажется еще один я.

– Снято, проверьте затвор, – сказала Валентина после третьего дубля. – На сегодня все.

Она хлопнула в ладоши, и съемочная группа подхватила эти аплодисменты. Это уже стало ежедневной традицией.

Клео выскочила из подсобки, красуясь, встряхнула рыжими волосами, безумно улыбнулась, замахала рукой в знак приветствия, захлопала глазами. Дэн сделал вид, что снимает, и крикнул под одобряющий смех остальных:

– Мотор!

Пока наша небольшая съемочная группа заканчивала работу и собиралась, Клео, теперь уже как сценарист, подсела к оператору-постановщику Дэну и делала пометки в большом зеленом блокноте.

Я переоделся под халатом (даже акробаты бы поразились). Карсон, гример, мастер по спецэффектам и последний из четырех главных героев, забрал халат и повесил на «адскую передвижную гардеробную стойку», как подписал кто-то из съемочной группы. С Карсоном мы так и не успели познакомиться. Он учился в той же школе, что и Валентина с Клео, но был на несколько лет старше. Он окончил колледж радиологии и до «Фильма ужасов» был рабочим сцены в Центре исполнительских искусств Провиденса. Я не знал, дружили ли Валентина, Клео и Карсон до съемок, но, скорее всего, да.

По части грима и спецэффектов Карсону помогала его двоюродная сестра Мелани, сокращенно Мэл. До того она занималась свадебными прическами и макияжем. Мэл была очень шумной и умела развеселить, когда атмосфера на съемочной площадке оставляла желать лучшего. Нанося грим очередному актеру, она часто щебетала о своей семье, перескакивая с пятое на десятое. В перерывах между дублями, когда