Сборник - Важнейшее из искусств Страница 106

И поковылял прочь.

– Стой, дедушка! – крикнула вслед Лава. – Ты приходи, я тебе всегда найду что поесть.

– Теперь с легким сердцем пойду, добрая девочка, дай лес тебе доброго мужа! – обернулся Старец. – Я решил, пока силы есть – пойду, хочу в последний раз старуху свою увидеть. Только узнаю ли молодую; как Молчун говорит, они ж молодые… Скоро все там будем, – хихикнул он, и тропинка сделала поворот, скрыв его от нас. Надо полагать, навсегда.

Колченог прохромал метра два вслед, но махнул рукой и остановился.

«Не мешай…» – подумал я.

– Ну, значит, все свой выбор сделали, – кивнул Староста. – Если мы не хотим с завязанными глазами идти в болото, то что нам дальше делать, Молчун?

– Эх, – вздохнул я. – Кто у нас в лесу родился – вы или я? Про себя я точно знаю, что не в лесу рожден. Я у вас должен спрашивать.

– А ты вроде знаешь, кто они, Хозяйки-то, и откуда вся эта напасть, – ответил Староста. – И разговаривал с ними…

– Не знаю, а догадываюсь, – уточнил я. – Но не важно, некоторые соображения есть… Чтобы выжить, надо научиться защищать себя. Это противоречит принципу «не мешать», но когда речь идет о сохранении жизни и рода, то принципы должны служить этому сохранению. Думаю, сначала надо научиться защищать себя от дурного уничтожения. А потом попытаться объяснить, что мы, собственно, никому и не мешаем. А еще лучше – убраться подальше от тех, кто считает, что мы мешаем.

– Ты хоть и не в лесу родился, как говоришь, – заметил Колченог, – а о дерево ударился хорошо – до сих пор по-человечески разговаривать не научился… Ни слова не понятно… Как учиться-то будем? Ты нам давай не все сразу, все сразу не поместится. А ты нам давай постепенно… Защищаться так защищаться – это нам понятно. Непонятно, как защищаться? Мы защищаемся-защищаемся, а женщин у нас все меньше и меньше. Да и мужики гибнут.

– Я буду учить вас драться, – ответил я. – Я это умею, а вы, даже воры, не умеете. Нет спортивной школы… А вместе мы разработаем правила выживания, которые все будут обязаны соблюдать…

– Чего-чего нет? – переспросил Кулак. – Словами тут своими стращает! Я тебе щас промеж глаз вмажу, сразу увидишь, шерсть на носу, что все у нас есть.

– А и правда, Кулак, вмажь, будь добр! – попросил я. – Разойдись, народ, в стороны, чтобы не зашибить кого-то случайно…

Народ шустро шарахнулся от нас, образовав круг, внутри которого остались я да Кулак. Он был с виду мощнее меня, но ростом не особо выше.

Кулак наступал на меня, пошатываясь, как медведь, так же ссутулив плечи и изготовив длинные лапы. Смотрелся он вполне угрожающе, да еще и гудел, пугая меня, как мертвяка: «Угу-гу… Ага-га… Ух-хо-хо…»

А я танцевал, как меня учил Наставник по боевым искусствам. Что-то среднее между капоэро, боксом и айкидо с собратьями. Нам, артистам, надо многое уметь и уметь красиво это показывать. А услугами дублеров я никогда не пользовался.

– Эй, Молчун, это ты чего прыгаешь, как лягушка? – кричали из толпы.

– Нет, как кузнечик, – поправлял кто-то.

– Да где ж вы видели, чтобы лягушка или кузнечик на одной ноге прыгали? – ехидно интересовался третий. – А Молчун, ты глянь – то на одной, то на другой, то на двух сразу… Эх, побьет его Кулак – глянь-глянь, какой он страшный!… И ухает так, что бежать хочется.

– А не побьет, потому что Молчун убежит, – вишь, как прыгает! Это чтобы скорей убежать…

Наконец Кулак, видя, что я не убегаю, дрожа от страха, приблизился на расстояние удара. Я сразу понял, что сейчас он будет бить: во-первых, это у него на лбу было написано крупными буквами, во-вторых, он был очень медлителен: вот отводит руку для удара, вот концентрируется, вот устремляет свой знаменитый кулак вперед – туда, где меня давно нет… Но замах столь мощен, что если бы я стоял на месте, то опять бы пришлось меня кому-нибудь выхаживать. Ясно стало, что силу он соразмерять не умеет, потому что никакого желания нанести мне серьезный вред в Кулаке не чувствовалось. Даже в стычке с врагом это не всегда полезно, потому что на этом можно сыграть, как сыграл я, возникнув за его спиной, когда кулак уже пролетел мимо, и чуть подтолкнув бойца в направлении удара. Ну и небольшая подсечка… Бедный Кулак распластался по пожженной травобоем траве, с отчетливо слышным «хряком». Я сел сверху и заломил ему руки в болевом приеме, зафиксировав победу. Потом поднялся и протянул спарринг-партнеру руку.

– Поднимайся, Кулак, – сказал я. – Травобой противно пахнет.

Он протянул руку и, кряхтя, поднялся.

– Это как это? – удивленно спросил он. – Ты там, а я там… Как это ты?

– Вот это я и называю умением драться и хочу всех вас обучить этому, – обратился я к народу, возбужденно гудевшему вокруг. – Всех, и мужчин и женщин, потому что мужчин мало и не всегда они могут оказаться рядом.

– Эге-ге, – крикнул Хвост. – У нас испокон веку женщины не дрались! Ты их драться научишь, так они и нас бить начнут.

– А некоторых полезно и побить в воспитательных целях, – хмыкнул я. – Особенно тех, кто женщин не уважает.

– О-го-го! Угу-гу!… вдохновенно заверещали женщины и девчонки, живо представив соблазнительную перспективу. – Учи нас, Молчун, учи!…

– Буду учить, – пообещал я. – Вот только мы со Старостой составим порядок занятий – кто, когда, за кем, – и буду с вами заниматься, а вы пока пообдерите себе палки покрепче, чтобы по руке были. И длинные, и короткие – пригодятся нам для занятий…

Домой я пришел уже на бровях, хоть и абсолютно трезвый, однако руки и ноги дрожали, а в голове шумел камыш и сквозняки в дуделки дули: у-у-у-у…

Зашел в лес за домом и, не раздеваясь, улегся в ручей, который открыл целую жизнь тому назад. Целую прошлую жизнь, к которой возврата нет. Сколько у меня таких жизней? Сколько вообще у человека таких жизней бывает?…

Вода обтекала меня, как бревно или камень, со всех сторон, где могла достать: утыкалась в макушку, заскакивала на лоб, стекала по лбу и щекам… А тело было погружено в воду полностью, потому что я в дне яму выкопал. Минут пять лежал, не шевелясь и переставая себя ощущать. Растренировался, однако… Надо срочно форму восстанавливать. Ну, при такой нагрузке быстро восстановится, если не надорвусь.

Отлежавшись, вернулся к дому. Снял одежду, развесил на ветвях. Вошел внутрь с некоторой опаской. Запах прокисшей еды практически выветрился. Зато появился запах свежей ароматной травы. Ее пучки я и обнаружил на столе, на лежанке, просто на полу. Кто-то накидал. «Нава возвращалась? Только без мистики, Кандид! Только без мистики! Ее нам только не хватало для полного счастья. Мало ли… Ты заботишься о людях, люди заботятся о тебе». Я, конечно, понимал, что люди вообще не заботятся, заботится конкретный человек, но додумывать это до конца не было ни сил, ни желания. Я упал на лежанку лицом вниз и сразу отрубился. Ничего не снилось, как бревну. Хотя что мы можем знать о снах бревен?

А утром по потолку ползли муравьи и вдоль цепи редко стояли сигнальщики, шевеля усами. Зря ждете: мне вам приказывать нечего, да и не очень я это умею, а Навы больше нет. Ни для вас, ни для меня. Невольно покосился на ее лежанку. Мох на ней разросся, сделав мягкий слой раза в два толще. Некому понежиться…

И Старец не скреб по котелку ложкой и не стрелял в меня глазами, ожидая, когда я их открою, чтобы поговорить со мной. Одиноко ему было. Но ведь целыми днями ходил по домам и говорил, говорил, а когда собрание, то, можно сказать, только он и говорил, хотя, конечно, кто ему позволит одному говорить, но больше всех – это точно. Теперь и я так буду: ходить и говорить – и останусь одиноким, потому что одиночество – это когда дома не с кем поговорить, крайний случай – когда и дома своего нет. А был ли у старика дом? Что-то не припомню.

А еще я обнаружил, что прикрыт простыней, хотя точно знаю, что вечером рухнул, не прикрываясь, – сил не было и душно. Очень захотелось поверить, что это Нава телепортируется из своего озера. Но я помнил, что еще с вечера дал зарок: никакой мистики. Да и откуда ей взяться? В Зеленой Запретной Зоне все по науке. По самому последнему ее писку.

Интересно, кто меня голышом обозрел? Впрочем, подумаешь, невидаль какая! Лес не Город – здесь все звери голыми бегают, а человек – тоже зверь лесной, только у него шерсти мало, да и та вся на носу, как Кулак утверждает, потому и одежду придумали.

Кстати, одежда… Вчера утром я сменил рваную одежду на новую, которую для меня запасливо вырастила Нава. Несколько комплектов. Надо и эту, рваную, разорвать на кусочки и посадить. Наш участок рядом с одежными деревьями. Я достал из ножен скальпель и разрезал одежду на куски, сунул их в мешочек и вышел из дому, направившись к одежному семейному участку. Это было недалеко, хотя по новым правилам безопасности, которые мы вчера со Старостой разрабатывали, отлучаться из деревни в одиночку теперь запрещалось. Но пока они не были обнародованы и признаны законом, я осмелился их нарушить. Хотя мне было стыдно: сам придумал, сам и нарушаю. Но кого я мог позвать на свой участок? То-то и оно – некого. Да и пока любому из них объяснишь, что к чему, полдня пройдет. Нет у меня такого запаса времени.