Глаза войны - Алексей Адушев Страница 49

С едой расправился быстро, ни вкуса, ни удовольствия. Поставил тарелку в раковину, потом помою. Вытащил из морозилки бутылку коньяка, пошёл в прохладу и полумрак зашторенной гостиной. Плеснул в стакан янтарную жижу и залпом выпил. Пододвинул к дивану журнальный столик из «Икеи» и поставил на него бутылку. Вспомнил, как в прошлом году покупали его с Ирой.

Я тогда, как обычно, кривил морду и бурчал, что — то про ненужное барахло, вздыхал, смотрел на часы, намекая, что не хочу тратить свой выходной, таскаясь по торговому центру. Ира фыркала, тянула меня за собой, — Ясенков, ты дурацкий бирюк, успеешь ещё к своим книгам, играм и телевизору. Иногда нужно гулять со своей женщиной и покупать «барахло». Через неделю ты сам поймешь, какой столик удобный, такие вещи незаметно создают уют, они становятся частичкой твоей жизни, к ним привязываешься, — разбивала она об колено мои аргументы, своей женской хозяйственной логикой.

Я не хотел ни к чему привязываться, но вслух тогда это не сказал. Хотя, она была права, столик и правда удобный. Жаль, что кроме «барахла» мы так ничего общего и не нажили. Интересно, если бы у нас с Ирой сложилось всё по-другому, может я бы и не залез в эту мутную и, как показал сегодняшний день, страшную историю.

«Стали искать того, кто сможет. И вдруг, ты сам появился.» — сказал мне Дамир, а ведь точно, меня никто в это не тянул, я сам к ним пришёл. Была ли эта история Бирхоффа, на том форуме, наживкой или просто так вышло? Эти двое — Дамир и Юра, зависимые, один отрабатывает деньги на операцию сыну, другой возвращает долг, а я что? На меня у них ничего нет, никаких рычагов давления. Я влез в эту историю, потому что мне самому это нужно. Забавно, почему они подобрали настолько противоположных людей для этой работы, с настолько разными взглядами? Может для того, чтобы не было между ними доверия, каждый будет следить за своим напарником, а может и стучать на него.

Что это за кольцо? Как такое вообще возможно? Наследие «Туле», «Аненербе»? Дамир не знает, банкир, и уж тем более этот фриц Бирхофф — мне не скажут, точно.

Мои мысли прервал телефонный звонок:

— Да, слушаю…

— Добрый вечер, извиняюсь за поздний звонок. Валентин беспокоит.

— Уже узнал, по голосу.

— Олег, не спрашиваю о том, как прошёл первый раз. Даже не буду злорадствовать на тему того, кто из нас в итоге оказался прав. Понимаю, что тяжело и необычно всё это… Хочу лишь напомнить, что раскопки — только часть работы. Главное, правильно интерпретировать увиденное, записать и направить господину Бирхоффу. Прошу с этим не затягивать, он ждёт. Надеюсь на твоё понимание.

— Я помню, Валентин. Отдохну немного и приступлю.

— Благодарю. Надеюсь, что сможешь привыкнуть и перестанешь воспринимать это как работу, а научишься получать от происходящего профессиональное удовольствие. Деньги, помимо того аванса, что тебе уже был выдан, поступят на твою карту в течение суток, после того как вышлешь господину Бирхоффу письмо с историями, что привёз из своей первой поездки.

— У меня пока только одна, скоро начну писать.

— Для начала, уже неплохо. Конец связи.

Я не стал рассусоливать с этим Валентином, не стал рассказывать о своих впечатлениях и том, что творилось в моей душе и голове, спрашивать тоже не о чём не стал. Всё равно ничего мне не скажет. Поспать, видно, мне не судьба. Нужно озвучивать голос мертвеца, для старого нациста, нужно писать. Да и не смогу я уснуть, нужно как — то осмыслить, то что произошло сегодня со мной и с тем парнем осенью сорок второго. Лучший способ выразить это в тексте. Только как, что этот немец хочет от меня узнать? Рассказать, что пацан умер геройски? Так я ему расскажу, пусть хавает. Расскажу Бирхоффу, как простой парень Игорь Бахарев, метко стрелял по его немецким камрадам. Ещё расскажу какой это был парень, какой это был чертовски хороший парень. Пусть знает, какие люди у нас были. Пусть знает, какие ребята, ценой своей жизни, не дали им победить.

Я столько написал обзоров и статей, а тут было трудно, раньше писал — со стороны, отстранённо, а тут история из первых уст. Ничего, справлюсь, попробую. Напишу от первого лица, напишу всё, как говорил мне рядовой 178-ой стрелковой дивизии Бахарев Игорёк:

«Не знаю, как так получилось, что я – девятнадцатилетний пацан, который был на фронте или около него почти с первых дней войны, к осени 1942 года так и не убил ни одного немца. Никто не мог назвать меня трусом или человеком, который бегает от передка (передовая), прячется за спинами других.

Я был как все, делал тоже самое, старался быть полезным, расторопным, отзывчивым к своим боевым товарищам, вместе с ними и со всем фронтом отступал - драпал от фрица, вместе с ними наступал, брал высотки, бугорки и сараи на щедро политой кровью Ржевской земле.

У меня - недавнего школьника, уже была копна седых волос, я не убил ни одного врага, но люто его ненавидел. Я не имел наград и не открыл свой личный счёт, но знал о войне почти всё, хлебнул её сполна. Видел, как в щепки разлетаются железнодорожные вагоны с людьми, видел под бомбежкой, как от тяжелых многотоннок (авиационные бомбы повышенной разрушительной силы) паровозы и тягачи подпрыгивают как мяч, а с неба, словно дождем, выживших окатывает кашей из