1977 - Александр Скок Страница 9

Четыре пса, срывающиеся на лай, облака пара вырывались из их пастей. Скалили желтые клыки. Девушка стояла, парализованная от страха, не шевелясь. Кулачки сжаты на груди, в одной руки она держала ручку портфеля, за которым пыталась укрыться, как за щитом. На ней было темное пальто, под которым виднелась юбка, а голову покрывал белый платок.

Я застыл на месте. Взгляд скользнул по собакам. Самая крупная была немецкой овчаркой, рыжевато-черного цвета, остальная троица – дворняги, помельче. Если бы не этот немец, я бы один справился. Но овчарка была серьезной угрозой. И, похоже, вожаком. Ни палки, ни камня – ничего, чем можно было бы отогнать этих чертовых собак. Но это не повод сдаваться. Я сорвался с места и побежал к девушке, ускоряясь с каждой секундой, без плана, без мыслей. Только одно решение: подбежать и заорать так, чтобы их напугать.

Собаки не заметили меня, пока я не оказался слишком близко. В последний момент, поддавшись какому-то древнему инстинкту, я с размаху дал поджопник немцу и громко гаркнул на свору. Овчарка взвизгнула, отскочила, как будто ее ошпарили кипятком. Остальные псы тоже подались в стороны, замерли. Они не уходили – только смотрели, обдумывали свои следующие действия.

– Пошли, – сказал я девушке, хватая ее за руку. Я не оглядывался – просто тянул ее прочь, стараясь не думать, что сейчас может случиться. Но псы не были готовы отпускать свою добычу так легко. Лай разорвал тишину, и снова вперед рвался немец. Поджопник его только разозлил.

– Фу! – выкрикнул я, вложив в голос все, что только мог. Псы отшатнулись на долю секунды, но этого было мало. Их глаза светились голодом, и они вновь начали сближаться, готовые продолжить охоту.

– Не бойся. Все будет хорошо, – сказал я, чувствуя, как девушка дрожит. – Только не беги. Они не любят, когда бегут.

– Спасибо тебе.

«Рано пока благодарить. Еще ничего не кончилось», – пронеслось в голове.

Мы осторожно двинулись вдоль пятиэтажки, шаг за шагом. Собаки держались позади. Не слишком приятно, когда они за спиной, поэтому мы повернулись к ним лицом, медленно пятясь назад.

Но так не могло продолжаться долго. Это было ясно. Сколько мы сможем так продержаться? Немец кинется первым – а за ним рванет вся стая. Их сейчас сдерживало одно – тот поджопник, что я дал вожаку. Их я напугал, но надолго ли?

– Я в последнем подъезде живу, – едва слышно прошептала девушка, боясь, что свора услышит ее.

Оставался один-единственный подъезд. Всего несколько шагов. Но это были те шаги, что тянуться вечностью.

– Давай быстрее, – сказал я, и чтобы псы не осмелились пойти в атаку, снова резко рявкнул: – Фу!

Немец бросил на меня взгляд. Злобный, выжидающий. Коричневые глаза, умные и холодные, смотрели прямо в душу. В них не было страха – лишь расчетливое ожидание, когда наступит его момент. Но он не знал, ему неведомо было, что наше убежище уже здесь, рядом, что еще мгновение – и он останется за дверью. Я смотрел ему прямо в глаза, как будто мог одним этим взглядом удержать стаю. И, возможно, это действительно сдерживало их.

Вдруг за спиной раздался тихий скрип двери. Девушка отпустила мою руку и скрылась за моей спиной, как тень. Стая взвыла, яростный лай пронесся эхом по двору. Немец напрягся, готовясь к прыжку – весь сжался в комок, как пружина перед ударом.

Я сделал последний шаг назад, и дверь, наконец, захлопнулась с глухим стуком. Пес, остался за ней, на другой стороне. Я замер, почти прижавшись лбом к холодной поверхности двери, чувствуя, как в горле пересохло. Лай остался где-то там, за стенами, уже приглушенный.

И только сейчас я понял, как страх пронзил меня насквозь, оставив холодную дрожь в ребрах.

– Ой, а как же вы обратно пойдете? – робко пролепетала девушка, голос дрожал, от страха перед тем, что все это еще не закончилось.

Я заставил себя взять под контроль нервную дрожь, медленно выровнял дыхание и постарался сделать лицо спокойным, хотя внутри все еще что-то леденило. Развернулся. В тамбуре подъезда царил полумрак. Тусклый свет едва пробивался сквозь запыленные окна. В этот момент я заметил, как она перешла на «вы». Странное ощущение, будто поставили между нами барьер.

– Подожду. Они же когда-нибудь уйдут, – сказал я, и мой голос, казалось, растворился в пустоте этого подъезда.

– А если нет? – ее голос прозвучал мягко, но с тревожной ноткой, видимо она уже видела, как псы ждут меня, стоя на страже до самого конца и в конце концов рвут меня на части.

– Что за чушь! Они не станут торчать под дверью вечно.

– А вдруг будут?

– Вряд ли, – я усмехнулся, хотя внутри не было ни капли веселья. – Жрать захочется, сами уберутся.

Мы поднялись по лестнице, остановились между вторым и третьим этажом у окна, из которого открывался вид на двор. Псы все еще лаяли, но уже без той дикой ярости, которая была прежде.

– Спасибо вам, – ее голос был тихим, почти неуверенным. Она теребила ручку своего портфеля, избегая взгляда. – Если бы не вы, они бы меня загрызли.

Я посмотрел на нее. Голубые глаза, чуть опущенные в пол, милое лицо. Невысокая, на фоне моих 185 сантиметров она едва доставала мне до плеч. Все в ней было аккуратным, она создана специально для того, чтобы ей любоваться. Я заметил, как пальто мягко облегало ее фигуру.

Девушка не смотрела на меня. Ее смущение было почти ощутимым.

– Не за что. Как давно эти псы здесь обитают?

– Двор всегда был тихим. Эта свора не здешняя. Видимо откуда-то пришла.

– Надо сообщить, куда следует. Иначе рано или поздно кого-нибудь точно загрызут.

– Я отцу скажу.

– Отец с собаками работает?

– Нет. Он в милиции.

Я кивнул. В принципе, мне было абсолютно все равно, как они там решат этот вопрос с бродячими псами. Мы стояли в тишине подъезда. За окном лай почти стих, какая-то одна дворняга все никак не могла угомониться. Я смотрел на девушку, а она упорно не поднимала глаза, разглядывая что-то у себя под ногами. Тишина подъезда сгущалась, в воздухе зависло что-то невидимое, но ощутимое. Я огляделся. Свежая синяя краска на стенах, белая побелка. Окно мутное от пыли, рама аккуратно покрашена. Странно было видеть такой чистый подъезд – ни надписей, ни запаха кошек.