Режиссёр из 45-го - Сим Симович Страница 8

— Володь, ты чего молчишь? — Мать заглянула ему в лицо. — Не нравится что-то?

— Нет, всё нравится, — он встрепенулся. — Просто... устал немного.

— Ещё бы не устать, — вздохнула Анна Фёдоровна. — Четыре года войны. Отдыхай, сынок, привыкай к мирной жизни.

— Привыкаю.

Вася, подросток, который сидел напротив, не выдержал:

— Володь, а ты на фронте много фашистов убил?

— Вась! — цыкнула на него Клавдия. — Что за вопросы!

— Да ладно, — Владимир покачал головой. — Я оператором был, не стрелял особо. Снимал.

— Оператором? — Вася разочарованно протянул. — А я думал, ты героем был...

— Вася, операторы тоже герои, — строго сказал Пётр Иванович. — Они под пулями снимали, чтоб мы потом в кино правду увидели.

— Ну да, — мальчишка кивнул, но было видно, что хотел услышать про подвиги.

Владимир улыбнулся. В памяти Леманского были обрывки — окопы, камера в руках, взрывы где-то рядом, крики «Ура!», кровь на снегу. Но это было не его, это было чужое. Он только смотрел на эти воспоминания со стороны, как на плохо смонтированный фильм.

— А про что кино снимать будешь? — не унимался Вася.

— Про любовь, — сказал Владимир просто.

— Фу, — мальчишка скривился. — Скучно.

— Вася, вырастешь — поймёшь, — засмеялась Зина.

— Никогда, — упрямо мотнул головой подросток.

Все рассмеялись. Мать налила ещё чаю — из большого эмалированного чайника, крепкого, почти чёрного. Владимир взял стакан в подстаканнике, грел ладони.

— А сахар будешь? — Анна Фёдоровна протянула сахарницу — в ней лежало несколько кусков колотого сахара.

— Нет, спасибо.

— Вот и зря. Тебе сладкого надо, сил набираться.

Она всё равно положила ему два куска на блюдце. Владимир не стал спорить, откусил кусочек, запил чаем. Сладкий, с горчинкой.

В коммуналке становилось темно. Пётр Иванович зажёг керосиновую лампу в центре стола — огонёк замерцал, отбрасывая тени на стены. Электричество, видимо, берегли.

— Ладно, мне с ребёнком пора, — Зина встала, взяла младенца. — Спасибо за компанию.

— И мне тоже, — Клавдия собрала свою миску. — Завтра рано вставать.

Постепенно все разошлись. Остались только Владимир с матерью. Она собирала со стола, мыла миски, он помогал — вытирал, расставлял на полку.

— Володь, — тихо сказала Анна Фёдоровна, — ты правда в порядке? Ты сегодня какой-то... странный.

— В каком смысле?

— Не знаю. Тихий. Задумчивый. Раньше ты болтливей был.

Владимир вытер последнюю миску, поставил на место.

— Война изменила, мам.

Она вздохнула, вытерла руки о фартук, подошла, обняла его — крепко, по-матерински.

— Ничего. Дома отойдёшь. Главное, живой.