Режиссёр из 45-го - Сим Симович Страница 6

Тепло. Запах сирени. Смех детей. Стук колёс трамвая. Голуби воркуют. Где-то играет гармошка.

Никакой спешки. Никаких дедлайнов. Никаких заказчиков с пистолетами. Никакого «Альбертик, давай быстрее».

Здесь его зовут Владимир Игоревич. Здесь у него есть мать. Дом. И завтра — студия. Мосфильм. Его первый фильм.

Владимир открыл глаза, посмотрел на небо — синее, чистое, без самолётных следов. Где-то высоко кружил ястреб.

— Хорошая погода, правда? — обратился к нему сосед по лавке, мужчина с газетой.

— Хорошая, — Владимир улыбнулся. — Очень хорошая.

— После зимы особенно ценится. А после войны — тем более.

— Да. Тем более.

Мужчина кивнул, вернулся к газете. Его жена тихонько напевала колыбельную. Дети смеялись у фонтана. Старики ругались из-за домино.

Жизнь. Простая. Тёплая. Настоящая.

Владимир встал, свернул газету, засунул в карман гимнастёрки. Походил ещё немного по скверу, посмотрел на клумбы, на голубей, на людей. Потом медленно пошёл обратно — домой. К матери, которая обещала борщ.

По дороге миновал афишную тумбу — на ней объявление о концерте в парке культуры, киносеанс «Иван Грозный» Эйзенштейна, набор в драмкружок.

Владимир остановился, прочитал. Эйзенштейн. Великий режиссёр. Сейчас, в сорок пятом, ещё жив. Работает. Можно встретить. Поговорить.

Сердце ёкнуло от внезапного осознания: он живёт в одно время с Эйзенштейном. С Довженко. С Пудовкиным. С теми, о ком в его прошлой жизни читали в учебниках.

И он — режиссёр. Молодой. У него впереди вся жизнь.

Владимир улыбнулся, качнул головой и пошёл дальше.

Вечерело. Солнце клонилось к горизонту, окрашивая крыши домов в золотистый. Женщины звали детей домой. Где-то зазвучал радиорепродуктор — вальс, лёгкий, летящий.

Владимир поднялся на крыльцо, толкнул дверь. В коридоре пахло борщом. Мать выглянула из кухни:

— А вот и ты! Как погулял?

— Хорошо, — сказал он и понял, что говорит правду. — Очень хорошо.

— Ну и славно. Иди, руки мой, ужинать будем.

Он прошёл в свою комнату, остановился у окна. Внизу во дворе мальчишки ещё гоняли мяч. Сосед выносил табурет, садился курить махорку. Сумерки сгущались медленно, по-летнему.

Владимир прислонился лбом к прохладному стеклу.

Это теперь его мир. Его время. Его жизнь.

И ему здесь жить.

Глава 2

За общим столом на кухне собралось человек семь. Анна Фёдоровна разливала борщ из большой кастрюли — густой, красный, с кусочками мяса и картошкой. Пар поднимался к закопчённому потолку.

Владимир сел на своё место — краешек лавки у окна. Мать поставила перед ним миску, положила деревянную ложку.

— Ешь, пока горячий, — она присела рядом, придвинула хлеб. — Клавдия косточку настоящую достала, не требуху какую-нибудь.

— Спасибо, Анна Фёдоровна, — откликнулась полная женщина с другого конца стола. — Сами небось с голодухи...

— Да ладно, — мать махнула рукой. — У меня сын с фронта вернулся, надо кормить.

Владимир взял ложку — тяжёлую, алюминиевую, потёртую. Зачерпнул борщ, попробовал. Горячий, наваристый, с привкусом укропа и сметаны. Простой. Настоящий.

В прошлой жизни он ел в кафе, заказывал доставку,