Режиссёр из 45г - Сим Симович Страница 5

Завтра начинается его настоящая жизнь.

Режиссёра.

Владимир вышел на улицу после обеда, когда солнце стояло высоко и грело по-летнему. Мать отпустила его, напутствовав: «Погуляй, привыкай к мирной жизни».

Он спустился по скрипучей деревянной лестнице, толкнул тяжёлую парадную дверь и замер на пороге.

Май. Москва. 1945-й год.

Запахи накрыли первыми — сирень из палисадника напротив, свежий хлеб из булочной через дом, угольный дым из труб, пыль от брусчатки. Никакого бензина, выхлопов, асфальта. Чисто. По-весеннему.

Владимир сделал глубокий вдох. Лёгкие будто расправились после долгого сна.

По улице шли люди — неспешно, по-праздничному. Женщины в светлых платьях и платках, мужчины в гимнастёрках и штатских пиджаках, дети с деревянными игрушками. Кто-то нёс авоськи с продуктами, кто-то просто гулял, подставляя лицо солнцу.

— Газету! Свежую «Правду»! — выкрикивал мальчишка-газетчик на углу.

Владимир подошёл, взял газету, сунул мятую трёшку. Мальчишка кивнул, привычно сдал сдачу медяками.

«Правда», 28 мая 1945 года. Крупными буквами: «Восстановление народного хозяйства — первоочередная задача!» Ниже — про демобилизацию, про планы по строительству, про международное положение. Фотография — рабочие на заводе, улыбаются, держат знамя.

Владимир медленно свернул газету, оглянулся.

У подъезда напротив старик на лавочке читал ту же «Правду», водя пальцем по строчкам. Рядом соседка развешивала бельё во дворе — простыни хлопали на ветру, как флаги. Из открытого окна второго этажа лился женский голос — пела под патефон: «Синий платочек, алый платочек...»

Трамвай прогрохотал по рельсам — старый, довоенный, с деревянными скамейками внутри. В окне мелькнуло лицо кондукторши в форменной фуражке.

Никаких машин. Никаких светофоров. Никакой рекламы на стенах — только плакаты: «За Родину! За Сталина!», «Все силы на восстановление!»

Владимир медленно пошёл по улице.

Мимо булочной — в открытую дверь пахло ржаным хлебом и кислым тестом. Очередь у прилавка, женщины с карточками в руках, спокойно переговариваются. Продавщица в белом фартуке отрезает кусок хлеба, взвешивает на старых весах.

Мимо парикмахерской — в витрине фотографии причёсок, вывеска «Стрижка — 3 рубля». Внутри мужик в кресле, мастер орудует ножницами, говорит что-то, оба смеются.

Мимо книжного магазина — стеллажи с потрёпанными томами, стопки газет на полу. Девушка у прилавка читает Пушкина, подперев щёку рукой.

Всё медленно. Неспешно. Будто время текло иначе — без суеты, без дедлайнов, без вечного «быстрее-быстрее-быстрее».

Владимир остановился у сквера. На лавочках сидели матери с колясками, старики играли в домино. Дети гоняли голубей, визжали от восторга. В центре — фонтан, ещё не работающий, но вокруг цвели клумбы — красные тюльпаны.

На соседней лавочке мужчина лет сорока читал газету вслух жене:

— ...«началось восстановление Сталинградского тракторного завода»... Слышь, Нюр, может, и нас скоро на работу позовут?

— Позовут-позовут, — она качала коляску, улыбалась. — Главное, что война кончилась.

— Вот-вот. Кончилась...

Владимир присел на свободный край лавки, развернул газету. Не читал — просто смотрел на шрифт, на бумагу, чуть желтоватую, шершавую. Дата в углу: 28 мая 1945.

Восемьдесят лет до съёмочной площадки, где его убили.

«Там» больше не существует. Того мира нет. Альберта Вяземского — нет.

Есть только это. Май сорок пятого. Москва после войны. Люди, которые хотят жить. Строить. Верить.

Владимир откинулся на спинку лавки, закрыл глаза, подставил