Библиотекарь из другого мира (СИ) - Ли Ан Страница 4

Звуки Москвы за окном стихали. Сначала перестали слышаться машины, потом исчез гул вентиляции. Даже тиканье настенных часов замолкло. Наступила такая тишина, какой не бывает в большом городе — глубокая, бархатная, живая.

Я попыталась поднять голову, но руки и шея не слушались. Зато глаза еще видели страницу подо мной, и то, что происходило с текстом, не укладывалось ни в какие рамки здравого смысла.

Буквы двигались.

Медленно, плавно, словно живые существа, они перестраивались на пергаменте. Латинские слова растворялись и складывались в новые сочетания. Я успела прочитать одну фразу, прежде чем провалиться в сон:

"Iam tempus est. Veni ad nos, filia sapientiae."

"Время пришло. Иди к нам, дочь мудрости."

А потом темнота накрыла меня, словно теплое одеяло, и я перестала чувствовать жесткий стул под спиной, холодный воздух кондиционера, запах библиотечной пыли. Остались только травы, только тепло древнего пергамента под щекой и ощущение, что куда-то лечу — медленно, плавно, безопасно.

Словно кто-то нес меня на руках через бесконечную ночь навстречу новому утру.

Глава 2. "Незнакомое утро"

Первое, что я заметила, — пение птиц. Не городское карканье ворон и чириканье воробьев, а что-то мелодичное, переливчатое. Звуки, которые слышишь разве что в документальных фильмах о дикой природе.

Второе — потолок. Вместо знакомого белого пластика надо мной тянулись темные деревянные балки. Грубо обработанные, с сучками и неровностями. Между ними виднелась соломенная крыша — настоящая солома, не декоративная.

Я села в кровати и огляделась. Комната была маленькой, простой, но уютной. Деревянные стены, дощатый пол, покрытый домотканым ковриком. У единственного окна стоял небольшой стол, на котором дожидались своей очереди керамический кувшин и глиняная чаша. Солнечный свет, проникающий через оконце, казался каким-то особенным — мягким, золотистым, не таким резким, как московское утреннее солнце.

На стене висели пучки сушеных трав. Даже не зная их названий, я почувствовала знакомые ароматы: ромашка, мята, что-то похожее на зверобой.

— Что за... — начала я и замолкла.

Голос был мой, но не совсем. Тембр чуть выше, интонации немного другие. Словно кто-то слегка настроил мой голос в другой тональности.

Я посмотрела на свои руки и ахнула. Это были не мои руки. Похожие, да, но более худые, с длинными тонкими пальцами. Мозоли располагались в совершенно других местах — не от компьютерной клавиатуры и перетаскивания книг, а от какой-то другой работы. Под ногтями была земля, словно я недавно копалась в саду.

Я провела рукой по волосам. Длиннее. Намного длиннее, чем мои привычные волосы до плеч. И цвет... светлее? Русый вместо каштанового.

— Либо я сплю, — пробормотала я, — либо...

Щипок за руку оказался вполне болезненным. Сон отпадал.

— Либо я сошла с ума.

Но безумие тоже не объясняло чужие руки, чужие волосы и запах настоящих трав вместо автомобильных выхлопов за окном.

Я встала с кровати — деревянной, с соломенным матрасом, покрытым грубым льняным бельем — и подошла к столу. Вместо зеркала там висел кусок отполированного металла. Отражение было размытым, но достаточно четким, чтобы понять: передо мной не Лина Морозова, тридцати двух лет, библиотекарь из Москвы.

Лицо было похожим — овал, разрез глаз, форма носа. Но моложе. Намного моложе. И черты тоньше, изящнее. Словно кто-то взял мое лицо и слегка его отредактировал, сделав более... правильным.

И тут на меня нахлынуло.

Воспоминания. Не мои.

Элиана. Двадцать пять лет. Дочь лекаря Бенедикта из Ореховой Рощи. Болезнь. Долгая, мучительная. Отец пытался лечить всеми известными способами, но... Смерть три дня назад.

Воспоминания приходили волнами, словно кто-то осторожно открывал шкатулки в моей голове. Вот отец — пожилой мужчина с добрыми глазами и уставшими руками — склоняется над кроватью больной дочери. Вот последний вздох. Вот похороны...

Стоп. Если Элиана умерла три дня назад, то что я делаю в ее теле? И почему оно выглядит живым и здоровым?

Я снова посмотрела в металлическое зеркало. Лицо, смотрящее на меня, было бледным, но не мертвенно-бледным. Глаза ясные, щеки имели легкий румянец. Я дотронулась до горла — пульс бился ровно и сильно.

— Ладно, — сказала я своему отражению. — Предположим, что это не сон и не сумасшествие. Предположим, что я каким-то образом попала в другой мир и в чужое тело. Что дальше?

Отражение не ответило, но я и не ожидала ответа. Привычка говорить с самой собой в стрессовых ситуациях никуда не делась, даже если ситуация включала в себя переселение души.

Так. Нужна информация. Где я? Когда? Что это за мир? И главное — как мне теперь жить?

Я посмотрела на льняную рубашку, в которой проснулась. Простая, но добротная ткань, аккуратные швы. На ногах — грубые шерстяные чулки. Никаких признаков современной цивилизации.

Либо я попала в прошлое, либо в параллельный мир, который развивался по другому пути. Судя по воспоминаниям Элианы, здесь была магия — не игра воображения, а реальная сила, которой пользовались лекари и травники.

Что ж. Раз уж судьба забросила меня сюда, стоит разобраться, что к чему. Начну с дома.

***

Дом оказался больше, чем казалось из спальни. Деревянная лестница скрипуча, но крепка — спустилась я без проблем. Первый этаж встретил меня запахом остывшего очага, старого дерева и трав.

Кухня занимала большую часть нижнего этажа. В центре — массивный очаг с каменной трубой, рядом деревянный стол, изрезанный от долгого использования. Полки уставлены незнакомой утварью: глиняные горшки, деревянные чашки, железные ножи с простыми рукоятками. Ничего из пластика или металла, который я привыкла видеть на современной кухне.

Но принципы готовки были понятны. Котел для варки, сковороды, разделочные доски. Только все намного проще и грубее.

Рядом с кухней обнаружилась гостиная — пара стульев, стол, сундук в углу. И мастерская. Вот это было интересно.

Целая стена заставлена полками с банками, склянками, мешочками. Все подписано аккуратным почерком — наверное, рукой отца Элианы. Надписи были на незнакомом языке, но странным образом я начинала их понимать. Не сразу, но если сосредотачивалась...

"Кора ивы", "Цветки ромашки", "Корень валерианы". Знакомые названия, хоть и написанные чужими буквами.

В центре мастерской стояли весы — не электронные, конечно, а старинные, с чашами и гирьками. Ступки разных размеров. Инструменты для растирания, измельчения, перегонки. Настоящая алхимическая лаборатория, какие я видела только в музеях.

На столе лежала раскрытая книга — дневник. Я осторожно перевернула страницу. Записи