Воин-Врач IV - Олег Дмитриев Страница 28

собеседнику, что к нему относятся, как к кикиморе, ну и просто от сглаза, случалось, говорили. Этот экскурс в историю лексики и прочей этимологии удивил уже меня. При этом мы необъяснимо быстро успевали набрасывать и продумывать варианты развития событий. Получалось пока вполне в духе того самого первого плана, вполне нарядно. Оставалось только самим же не сглазить удачу.

Первые два этапа, с экспроприациями на севере и западе, вышли на загляденье, гораздо удачнее самых радужных задумок. Даже с учётом гибели и увечий верных бойцов нетопыриной сотни. Которая сейчас насчитывала почти полтысячи. Ставровы, новгородцы, древляне и даже степняки, пройдя через ад изуверских испытаний, что выдумали или вспомнили Рысь с безногим, считали великой честью встать не просто под руку великого князя, а ещё и в самую тайную, закрытую и, что греха таить, страшную ближнюю дружину Гнатовых неуловимых и бессмертных негодяев. При этом каждый из вновь принятых знал на память имена и подвиги каждого из предшественников, такова была заповеданная традиция. Ратники чтили дела и души тех, кто выполнял свой воинский долг до самой смерти земной, и продолжал выполнять его после, поддерживая боевой дух в оставшихся в живых друзьях и новых сослуживцах, с кем увидеться не довелось. И в этом была Правда, Честь и Сила. Те, кто бился и за жизнь друзей, братьев и дядьёв, и за честное имя и добрую вечную память тех из них, кого было уже не обнять, могли творить небывалые чудеса. И не отказывали себе в этом, на радость воеводе и великому князю.

Скорость обработки полученных данных, доступная нам с князем, изумляла даже меня, привыкшего, вроде бы, работать с немыслимыми для этого времени массивами и потоками информации в двадцатом и двадцать первом веках, где всё было не в пример быстрее размеренного одиннадцатого столетия. Наверное, это было как-то связано с тем, что в теле Всеслава теперь работали в связке две памяти, и обе — вполне себе оперативно. Других же это, кажется, даже пуга́ло. Потому что выглядело так, будто Чародей точно знал, какие именно новости прилетят к нему на быстрых сизых крыльях, был готов к ним и знал ход дальнейших действий на несколько шагов вперёд. Так вышло и сейчас, стоило Всеславу начать раздавать команды.

— Байгару. Выдвигаться и перекрыть восточные перевалы. Если выйдет — запереть или сжечь в портах корабли и лодки Александра. Всех, кто связан или подозревается в службе папе, под строгий пригляд. Тех, с кем будут говорить аббаты, настоятели, наместники, хватать и расспрашивать с пристрастием: о чём шла речь, какие сведения передавались, для кого и, главное, от кого.

Алесь, Гнат и «дежурный» кивнули одинаково и синхронно.

— Болеславу. Всем, кто имеет выходы на торговцев из Буку, Любицы, Гамбурга и Венеции передать: любому, кто будет уличён или просто заподозрен в торговле и помощи папскому двору и его прихвостням, никогда больше не видать диковин с нашей земли, ни лекарских инструментов, ни настоек и снадобий, ни фляг, ни всеславовки. Пенька и зерно для них станут втрое дороже, янтарь и меха́ — впятеро. И пусть скажут также, что для тех, кто правильные выводы сделает и меня в этом убедит, условия будут другими, выгодными. Очень выгодными. Ставр, кто там главными?

— В Любице и Буку — Крут, Гривеня сын. Сам он до весны на Руяне-острове, на отчей земле, но без его ведома в тех краях мышь не чихнёт. В Венеции — Доменик Контарини, старый лис, но мимо золота сроду не проходил. Про Гамбург не знаю, княже, — честно признался ветеран.

— Адальберт Бременский в Гамбурге. Тот ещё пастырь, крови на нём — вовек не отмыться. А он ещё под старость, видать, на ум хвор стал, обет принял такой: ни водой, ни щёлоком, ни мхом, ни лыком, ни губкой тела не касаться. Вроде как наказание себе сам за прегрешения придумал, чтоб своего Бога не отвлекать, — пробурчал Хаген. А в глазах Ставра и Рыси разом полыхнул живейший профессиональный интерес на предмет того, о ком ещё Рыжий может поведать что-нибудь занимательное.

— Зря он это, — проговорил я, воспользовавшись случайно замешательством Всеслава, — эдак и до дизентерии недалеко.

— Докуда? — не удержался от вопроса Алесь, любивший конкретику и не любивший незнакомых слов. Патриарх с волхвом лишь улыбнулись, давая понять, что тягу к знаниям одобряют и термин, придуманный ещё Гиппократом, знают.

— Кто рук, лица и тела не моет, в баню не ходит, тот рано или поздно обгадится жидко да так и помрёт, — пояснил отец Иван связисту-кавалеристу.

— Про Крута потом особо поговорим, — вернул в нужное русло ушедший было не в ту сторону разговор Всеслав. Отметив, как снова напрягся Рыжебородый. — Как с бароном связь держать условились?

— У него в Люблине верный человек есть. И ему верный, и тебе, княже, но франку о том неведомо. Быстро ответ Анне Ярославне доставим, — тут же отреагировал Гнат.

— Добро. Королеве почтение моё, что ни земель, ни люда родного не забывает, не оставляет мыслями. На Красную Горку рад буду встрече. Пауков запер с востока и частью с юга, горами и водой, — на ходу переделывая послание в аналог тёткиной шифровки, проговорил неторопливо Чародей. — Гости на закат дальше Падуи не пойдут.

Об этом была твёрдая договорённость с союзниками, заметно удивившая тогда Байгара. Не ожидал одноглазый степной начальник силовых и тайных ведомств, что и Шарукан и, что особенно поразило его, Ясинь так быстро откажутся от идеи ударить в беззащитный тыл латинянам, а после выгрести оттуда всё мало-мальски ценное, а остальное пожечь. Но старый хан доверился странному и временами страшному русскому вождю-шаману. И согласился, что одной Вероны кыпчакам вполне хватит для того, чтобы пару-тройку лет жить спокойно и безбедно, а для защиты рубежей нанять родню с далёких восточных земель. Раз Чародей-князь обещал им побережье Русского моря до самых ромейских границ, то даст непременно. За всё время их знакомства Всеслав ни разу не дал повода хоть немного усомниться в своей честности. И строго требовал того же и от своих, и от чужих. И с тем, чтобы за обман да кривду наказать примерно, у него никаких сложностей не возникало — историю про то, как он утопил родного дядю в ледяной воде, а двоюродных братьев сперва отравил, а потом оживил снова, посадил на колы, удавив одновременно на их же кишках, и