Режиссёр из 45г - Сим Симович Страница 2

Лет тридцати, худощавый, с острыми скулами и тёмными волосами. Шрам над левой бровью. Усталые, но живые глаза. Не Альберт Герхардович Вяземский, сорокалетний клипмейкер с пивным животиком и залысинами.

— Какого... — прохрипел он чужим голосом.

На столике у кровати лежали документы. Красная книжица — военный билет. Альберт схватил её дрожащими пальцами.

Леманский Владимир Игоревич

1915 года рождения

Оператор кинохроники

Демобилизован 20 мая 1945 года

1945-й год.

Альберт медленно опустился на кровать.

За окном — Москва. Но не та, что он знал. Деревянные дома с резными наличниками. Брусчатка. Трамвай, визжащий на повороте. Женщины в платьях и платках. Мужчины в гимнастёрках и кепках. Флаги на домах — красные, со звездой.

Из открытого окна тянуло свежестью. Май. Солнце. Запах сирени.

И голос из коридора, весёлый, женский:

— Володя! Володенька, ты проснулся? Соседи чаю зовут испыть!

Володя. Владимир Игоревич Леманский.

Альберт — нет, теперь Владимир — закрыл глаза, сделал глубокий вдох.

«Я умер. Меня расстреляли на съёмочной площадке за дурацкий клип. И теперь я... здесь. В 1945-м. В теле фронтовика. Режиссёра.»

Режиссёра.

Не «Альбертика». Не клипмейкера. Режиссёра.

Он открыл глаза и посмотрел на свои новые руки. Молодые. Сильные. Живые.

За окном — весенняя Москва, только что пережившая Победу. Люди, которые хотят радоваться жизни. Кино, которое ещё не снято. Шанс, которого у него никогда не было.

Владимир медленно встал. Подошёл к окну. Внизу, во дворе, дети играли в войнушку, размахивая палками-автоматами. Девушка в светлом платье шла с авоськой, напевая что-то. Старик на лавочке читал газету.

Жизнь. Простая, тёплая, настоящая.

Владимир усмехнулся. Где-то в другой жизни, в другом времени, на холодной съёмочной площадке лежало тело Альберта Вяземского, убитого за никчёмный клип.

А здесь... здесь был товарищ Леманский. Режиссёр.

И впереди было всё.

— Володя! — снова позвал голос из коридора.

— Иду! — отозвался он и удивился твёрдости в собственном голосе.

Владимир Игоревич Леманский взял со стола военный билет, сунул в карман и вышел из комнаты.

28 мая 1945 года.

Первый день новой жизни.

Владимир вышел в длинный коридор коммунальной квартиры. Деревянный пол скрипел под ногами. Пахло щами, табаком и чем-то ещё — домашним, уютным. Вдоль стен — двери с табличками: «Семья Петровых», «Гражданка Соколова», «Леманские».

Леманские. Во множественном числе.

Сердце ёкнуло.

— Володенька! — Из двери в конце коридора выглянула женщина лет пятидесяти с небольшим. Седеющие волосы убраны под платок, фартук поверх простого платья, добрые усталые глаза. — Ну наконец-то! Я уж думала, проспишь до обеда. Как себя чувствуешь, сынок?

Владимир застыл.

Сынок.

Женщина подошла ближе, и он автоматически отступил на шаг. Она не заметила, взяла его за локоть, заглянула в глаза:

— Володя? Ты