Путь хирурга - Валерий Александрович Гуров Страница 19

— Ты будешь Павел, — сказал я, чуть подумав. — Был такой один, сначала хотел убивать всех налево и направо, а потом мозги на место встали. И он отдал свою жизнь за других.

Новоявленный Павел аж сглотнул и улыбнулся кончиками губ. Я поймал себя на мимолетной мысли — как мало порой надо человеку, чтобы обрести надежду. Я давал этим людям, наконец, обрести себя. Если до того они словно бы сбились с пути и безнадёжно заплутали, то теперь снова обретали дорогу.

Имя стало своего рода светом в конце тоннеля. Длинного тоннеля, по которому они станут шагать.

— А можно и мне имя?..

— И мне…

Мужики охотно вставали с нар, выстраивались в очередь, чтобы услышать какое имя я им дам. Некоторые отводили глаза. Иные, наоборот, смотрели в упор. Они не улыбались, но были по настоящему счастливы. Как будто я давал им не имя, а право дышать.

Имя, которого у них никогда не было, воспринималось сбившимися, как отклонение от привычной нормы. Как нечто, что возвращало смысл в их безликую жизнь. Я не ждал такого, но совершенно точно готов был одарить их этим самым смыслом.

Через каких-то полчаса я дал каждому мужику в бараке личное имя.

А потом понял, что теперь эта дыра — не просто отсек для сбившихся. Барак стал местом, где впервые за много лет человек снова стал человеком.

В следующий час из помещения исчезла привычная тишина. Новоявленные Семены, Павлы, Трофимы и прочие переговаривались друг с другом. Подчеркнуто обращались один к другому по именам, даже тогда, когда это было не нужно. Они словно не верили в то, что происходит, поэтому повторяли свои имена десятки и сотни раз.

Я же, закончив с наречениями, сел на нары, снова откинулся спиной на стену и закрыл глаза. Все это время я отчетливо чувствовал, как дышит сама земля под Приютом, ощущал ее ритмы. Потоки энергии мощно текли по каналам, прошивали балки, отзывались в каменных венах. Все это я чувствовал, слышал порами кожи. Вокруг меня словно жил огромный пульсирующий организм.

И теперь, когда у меня появилось чуточку больше времени для того, чтобы во всем разобраться, и слушал эти токи под негромкий гомон соседей и я кое-что понял. Потоки энергии, которые были чужды мне по своей природе, оказались далеко не едиными по своей структуре. Я, всмотревшись пристальнее, вдруг осознал, что графитная чернота получается лишь тогда, когда воедино соединяются несколько энергетических потоков.

Чем-то напоминало цвета… Хочешь чёрную краску — смешай несколько цветов. И здесь, в Приюте, разные энергетические каналы напоминали собой палитру красок.

Черный не был самостоятелен. Чтобы он мог быть, должны были подключиться другие цвета. Но если черный цвет можно получить смешиванием, то намешать белый не получится. Смешивание красок, даже если это все цвета радуги, не даст белого цвета — выйдет что-то серое или коричневатое.

Может быть, поэтому белый цвет был здесь чужд?

Догадка пришла мгновенно, но пока я не понимал, что делать с полученным знанием. Возник вопрос — а можно ли смешивать потоки разных цветов так, чтобы получить другой цвет, помимо черного?

Появилась и гипотеза… что если каждый энергетический канал Школы имеет свой цвет? Вот тебе и двенадцать школ, как цветов в наборе карандашей, где особняком стоит белый цвет.

Занятная гипотеза, опять же, требующая доказательства. Если все было действительно так, то почему тогда все двенадцать энергетических потоков синхронизировались, будто настраиваемые извне?

Ближе к вечеру я начал в уме собирать «схему». Как карту кровотока, закрыв глаза и встав посередине казармы.

Сбившиеся сперва смотрели украдкой. Потом начали шептаться. Семен вовсе подошел ближе. Сел метрах в трех, молчал и пытался понять — дышу ли я? Буквально буравил меня взглядом.

А я слушал — и схема шла глубже, разветвлялась. Я пытался разделить «цвета», расщепить их на отдельные потоки.

— Эй… ты это слышишь? — прошептал кто-то.

— Он вызывает сбой, — зарычал другой.

Я не двигался. Ощущения были такие, будто вскрываешь старый шов. Чернь в какой-то момент завибрировала и…

Ай… с-сука…

Я резко открыл глаза, почувствовав жуткую боль в груди на месте шрама. В этот миг столб подпорки в углу треснул, будто бы вскрыли грудную клетку, и ребро дало трещину. На пол осыпалась каменная крошка.

— Что ты делаешь? — испуганно спросил Семен, будучи ближе всех. — Ты нас погубишь!

— Слушаю, — выдохнул я, массируя виски.

— Что?

— То, что вы уже давно не слышите, — прошептал я, а боль в груди постепенно стихала.

Я коснулся шрама пальцами, но тут же отдернул руку, почувствовав, как буквально кипит это место.

Семен долго смотрел, потом отвел взгляд.

— Если ты… — он осекся и покачал головой, зажевав губу. — Нас вырежут первыми!

То, что они называли сбоем, я видел и чувствовал, как большой нарыв на теле этого мира. Но подступиться к нему пока не мог. Не понимал, как… Как и не понимал пока, почему совершенно разные энергетические каналы соединяются в один сплошной поток, получившейся гнилью пожиравший структуру этого мира.

У мира будто бы была опухоль. Чернь, как раковые клетки, не подчинялась регуляции, неконтролируемо делилась, через инвазию и метастазирование проникая в окружающие ткани пространства.

— Нет, Семен, скорее, их Путь — это один большой сбой, — прошептал я, наконец.

Семен ничего не ответил, но вдруг резко отодвинулся. И больше не подходил.

После полуночи казарма спала. Сны скользили по нарам, как тени. Семен спал, уткнувшись в локоть, словно прятал лицо. Вячеслав мерно храпел, а Павел лежал с открытыми глазами, не моргая, будто сторожил нас всех. Но он тоже спал, да и сторож из него был так себе.

Молодой, получивший имя Трофим, стоял посередине барака, закрыв глаза и расставив широко руки и ноги. Он повторял за мной дыхание. Медленно. В такт, пытаясь поймать ритм.

— Б-блин… — шипел он, скрипя зубами.

У него ничего не получалось, и скоро Трофим, глубоко вздохнув, разочарованный, вернулся на свою нару…

* * *

Меня вырвало из полудремы от того, что шрам вспыхнул снова, а с потолка на мое лицо вновь осыпалась каменная пыль.

Чувство было такое, что вся схема на миг дрогнула. Импульс вдруг пошел неровно, будто лишний раз сжалось сердце, как при