Евгений Войскунский - Экипаж «Меконга» Страница 64

— Ишь ты, ключ тайны! — Юра взял штангенциркуль и измерил длину, ширину и высоту железной коробки. Получилось: 257,5 x 54,2 x 54,2 миллиметра.

— Возьми счетную линейку, — сказал он. — Посмотрим, как относятся друг к другу эти размеры. Раздели 257,5 на 54,2.

— Относятся, как 9,5:2:2, — сказал Николай и взглянул на свою табличку. — Выходит, наш ящичек с рукописью — «источник».

— Ясно! — воскликнул Юра. — Теперь — в каких единицах даны размеры на эскизах? Если 54,2 разделить на 2 — будет 27,1 миллиметра. А английский дюйм — 25,4. Значит…

— Значит — размеры не в английских дюймах, — сказал Николай. — Потом разберемся. А пока систематизируем результаты.

И они составили новую таблицу.

— Итак, — сказал Юра, — кто-то заложил рукопись в наш ящичек и заказал еще два — для «доказательства» и «ключа тайны». Очевидно, не Матвеев: вряд ли он увлекался иезуитскими лозунгами. Кто же? И что запрятано в другие ящички? И где они?

Тут-то и вошел в беседку Колтухов. Он остренько посмотрел из-под мохнатых бровей на молодых инженеров и сказал тихо и даже ласково:

— Вы что же, голубчики, на высокой частоте начали хулиганить?

Николай и Юра удивленно вскинули глаза на Колтухова. Появился в такой поздний час, да еще разговаривает ласковым голосом — не к добру это…

— Что случилось, Павел Степанович? — спросил Юра.

— А вот пойдемте со мной.

И главный инженер повел их в свой чуланчик.

А случилось вот что. Сегодня на одном из заводов для Колтухова приготовили, по его специальному рецепту, немного пластмассового сырья. Смола издавала резкий, противный запах, в автобусе на Колтухова подозрительно косились, но для него самого этот запах был приятнее, чем аромат ландыша.

Дела задержали Колтухова в городе, и только вечером добрался он до института. Он отпер свой чуланчик под лестницей, зажег свет. Затем достал из портфеля бумажный пакет и высыпал из него сухую смолу, напоминающую кукурузные хлопья, на стол, под раструб вентиляционной трубы.

«Пусть полежит здесь до утра, проветрится», — подумал он.

Шагнул было к двери — и вдруг остановился: запах смолы почему-то резко усилился.

«Однако! — Колтухов поморщился. — Аж глаза ест…»

Он подошел к столу, посмотрел. Хлопья сворачивались в трубочки, чернели… Драгоценная смола гибла прямо на глазах…

Колтухов нервно потрогал вентиляционную трубу — холодная. Сунул руку под раструб — в руке возникло нежное тепло, идущее из глубины.

Торопливо пройдя коридором, он вышел во двор и, обогнув угол здания, остановился возле кладовой, примыкавшей к чулану.

Дверь открыта, свет горит. На столе — включенный ламповый генератор. От камертонного прерывателя идет нежный звон. Портрет Менделеева. А из стенки торчит отросток трубы — той самой вентиляционной трубы, что проходит и сквозь соседний чуланчик…

Все понятно. Вентиляционная труба случайно сыграла роль волновода. Какие-нибудь паразитные излучения высокой частоты — обычные спутники самодельных ламповых генераторов — прошли по трубе и, встретив на выходе кучку смолы, разогрели ее и непоправимо испортили.

Это свойство токов высокой частоты — вызывать проявление тепла в глубине диэлектриков — широко применяют на заводах пластмасс, для сушки древесины, для стерилизации консервов. Нового здесь ничего не было.

Однако эта мысль не принесла Колтухову ни малейшего облегчения. Он посмотрел на табличку «Уходя, выключай ток», сердито хмыкнул и направился к беседке…

Итак, он привел Николая и Юру в свой чуланчик и, не повышая голоса, подробно объяснил, что произошло.

— Павел Степанович, мы же не нарочно, — взмолился Юра. — Мы же не знали…

— А я и не говорю, что нарочно. Вы еще молодые, всего предусмотреть не могли…

— Правильно, — поддакнул Юра. — Мы исправимся, Павел Степанович.

— Вот и хорошо, — ласково сказал Колтухов. — Значит, распределим работу так: Потапкин демонтирует этот ваш «генератор чудес», Костюков сбегает за такси, а я скажу охраннику, что разрешаю вынести имущество. И чтоб через двадцать четыре минуты духу вашего здесь не было.

Спорить с Колтуховым было бессмысленно.

«Изгнание из рая» огорчило наших друзей. Снова галерея в Бондарном переулке превратилась в лабораторию. Впрочем, опыты возобновились не сразу: несколько вечеров Николай и Юра увлеченно занимались расшифровкой загадочных надписей на трех ящичках.

«AMDG» — эта надпись свидетельствовала о том, что к ящичкам имели прямое отношение иезуиты. Труднее было разобраться в значении букв «JdM».

Неожиданно помогла корона. В публичной библиотеке друзья разыскали старинную книгу по геральдике и определили, что на ящичках была изображена графская корона. Не королевская и не герцогская; а именно графская. Тогда им стало понятно, что «J» и «M» — инициалы некоего графа, а маленькое «d» между ними означает дворянскую приставку «de».

Потом они взялись за литературу о иезуитах…

У Николая и Юры была общая тетрадь под названием «Всякая всячина». Здесь были радиосхемы, фотографические рецепты, обморочные расчеты яхты, стихи, эскизы акваланга и пружинного ружья, различные сведения о поверхностном натяжении, почерпнутые из книг.

Теперь в тетради появились копии эскизов трех ящичков со следующим обширным комментарием:

«а) Единица измерения, равная 27,1 мм, оказалась старофранцузским дюймом, то есть одной двенадцатой частью парижского фута.

б) Парижский фут и прочие старые меры были отменены во Франции декретом 19 фримера VIII года Республики, то есть 10 декабря 1799 года, ввиду перехода на метрическую систему.

в) Надписи сделаны карандашом со стержнем из молотого графита, смешанного с глиной и подвергнутого закаливанию, то есть современного нам типа. Такие карандаши появились после 1790 года; до тех пор писали свинцовыми штифтами (поэтому немцы называют карандаш „Bleislift“)[30] или стержнями из естественно красящих веществ (поэтому французы называют карандаш „crayon“ — от „craie“ — мол, а мы называем словом, происшедшим от татарского „кара-даш“ — черный камень).

В 1790 году чех Гартмут предложил вместо вытачивания карандашного стержня из куска графита делать смеси любой жесткости из молотого графита с глиной.

Тогда же французский ученый Конте предложил технологию заделки пишущего стержня (мины) в дерево. Гартмут основал знаменитую фабрику, известную до сих пор великолепными чертежными карандашами „Coh-i-Noor“[31].

Выводы

1. Судя по карандашу, надписи сделаны после 1790 гола, а судя по мерам — до введения метрической системы, то есть до 1799 года, но, возможно, и позже, так как метрические меры внедряли довольно долго.