Сергей Казменко - Китеж. Сборник фантастики Страница 61

— А разве кенгараксовцы не хотят работать? — поинтересовался Турусов.

— Да кто их возьмет? Они же без прописки, а некоторые даже без паспортов. Все равно что бежавшие крепостные до отмены крепостного права! Может, на них розыск объявлен, поэтому они там и торчат…

Старик тяжело вздохнул, лицо его помрачнело.

— Не для таких же, как они, я свою кровь проливал! — сказал он с горечью.

— Разве кровь проливают для кого-то?! — задумчиво произнес Турусов. — За кого-то — это еще куда ни шло.

— Ты меня не пропагандируй! Я твердый и знаю, что говорю и что делаю!

Вышли к реке, остановились. Здесь начиналась как бы естественная граница.

— Даугава, — сказал старик и сладко вздохнул.

Турусов посмотрел на лениво плывущие зеленые воды и успокоился.

— А все-таки поле шире реки, — с сожалением констатировал старик.

Турусов попрощался с “пограничником” и направился к высотным домам. Он вышел на какую-то улицу, увидел автобусную остановку и решил уехать отсюда куда-нибудь в центр города, а там видно будет.

После того как остался он без вагона и без груза, настроение сделалось хронически плохим. Он чувствовал свою ущербность, вину перед каждым прохожим. Турусов так привык к своей должности, к своему грузу, что теперь как бы видел себя со стороны мизерным, жалким человечком, побирушкой на улицах города, бродягой, для которого единственный путь назад в люди — найти свой Кенгаракс и стать равным среди его жителей. И тогда день за днем — покой. Ни воспоминаний о прошедшем, ни мыслей о будущем. Время остановится, и тишина безвременья продлится вечность. Тишина поглотит не только мысли, но и чувства, исчезнет разница между смертью человека и его жизнью в Кенгараксе.

Хотя сколько людей мечтают о таком покое!..

Подошел автобус. Открыл двери, пригласил войти на незнакомом языке, потом на русском.

Внутри было тепло и пусто. Турусов оказался единственным пассажиром.

Куда же я еду, задавался вопросом бывший сопровождающий. Надо решить для себя, чего я хочу. Сейчас есть только два пути: назад в Кенгаракс или вперед. А куда вперед? Единственное место, ради которого не стоит возвращаться в Кенгаракс, это Выборг. Город густого тумана, город загадок и непредсказуемостей, город, обещающий встречу со своим составом…

…И Выборг снова был в тумане.

Ночная электричка проехала лишние метры, и Турусов, выходивший из первого вагона, уверенно ступил в темноту. Поднявшись на ноги и нащупав рядом на земле слетевший с плеча вещмешок, бывший сопровождающий увидел зеленое тело электрички. Через пару минут он наткнулся на платформу, Вскарабкался на ее влажную поверхность и уже по ней пошел дальше.

Пройдя через переход, попал в маленький вокзальчик, уютный и теплый. На скамьях дремали приезжие. Турусов подложил вещмешок под голову и тоже стал приезжим.

Под утро туман поредел и легко, словно театральный занавес, поднялся вверх. Чистый свет разбудил Турусова. В вокзальном туалете удалось побриться и умыться. Приведя себя в порядок, он впервые задумался: зачем все-таки он сюда приехал? Зачем нужны были эти три дня дороги, три неспокойных дня, наполненных пересадками и случайными попутчиками?

Здесь он уже был, хотя этого никто не подтвердит. Стоял туман, не было видно собственной протянутой руки. А в те минуты прошлого приезда, когда туман отодвигался, показывая старые домики города, Турусов смотрел на них, как на плоскую неестественно красивую безжизненную декорацию.

И все-таки именно здесь покойный персональный пенсионер огромного значения пытался убить Радецкого ножом для разделки мяса, здесь же о своего напарника споткнулся сам Турусов и помог ему добраться до состава.

Все это действительно происходило здесь и с ним, но живой город Турусов видел впервые.

Город был приземистым и каменным. Однажды испугавшись Балтики, от отодвинулся от берега в некоторых местах на сотню — другую метров и так и застыл, тревожно выглядывая в сторону моря небольшими оконницами.

Ближе всего к воде стоял крытый рынок, потом — городская ратуша, вероятно символизируя единство торговли и власти, а также их взаимозависимую смелость. Потом начинались жилые квартальчики, меж которыми пролегли булыжниковые просеки для колес, копыт и ног.

Турусов медленно брел вдоль узкой улочки. К городу он привык быстро и теперь, спустя почти полсуток после приезда, все казалось знакомым, уже много раз виденным.

Иногда внимание Турусова привлекали редкие прохожие. В основном, это были военные и молодежь.

Странно, подумал Турусов. Такой старинный город — и ни одного старика.

Из-за угла навстречу ему вышла маршевым шагом колонна моряков. Без песни, без громких команд они метрономно протопали по булыжнику и скрылись за углом. В другую сторону проехало несколько крытых военных машин.

Так начинался вечер.

Турусов свернул на улицу, ведущую к центру, хотя городок только из центра и состоял. Впереди возвышалась башня ратуши.

Белое пятно упало Турусову под ноги. Он обернулся: включили свет в окне первого этажа, и старческое лицо с грустным любопытством посмотрело на уличного прохожего сверху вниз. Старику за окном было лет девяносто. Он вяло шевелил землистыми губами. Пергаментная кожа лица тоже была землистого цвета.

Турусов замер, подняв голову. Некоторое время оба смотрели в глаза друг другу, пока старик не ушел в глубь комнаты. Через минуту он снова появился в окне, но уже в очках, толстые линзы которых неимоверно увеличивали зрачки.

Турусов жестом попросился зайти.

Старик перестал шевелить губами. Кивнул.

Он встретил Турусова в проеме входной двери.

— Слушаю вас, — поспешно проговорил он, не сходя с места.

— Добрый вечер!

Турусов почувствовал себя неловко. Перед ним стоял физически дряхлый человек, но в нем ощущалась огромная внутренняя сила, несгибаемость духа. А Турусов кто? Здесь он был мальчишкой, загоревшимся желанием открыть тайну, познать неведомое и запретное. То, что путь к познанию уже был окроплен человеческой кровью, еще больше разжигало это желание. Турусов вдруг подумал, что стремление его продиктовано даже не страстью к уже исторической конкретности, а всего-навсего необходимостью самоутвердиться в новой для себя вере, вере в существование реальной истории. Ведь если Радецкий ездил сопровождающим, как он говорил, уже двенадцать лет, то тому были веские основания: то ли спасался от кого-то, то ли действительно сломя голову пытался пролезть в историю. А Турусов бежал от своих прежних абстрактных убеждений к новым конкретным и, если бы не случай, никогда бы не оказался в этом поезде бесконечного следования. Закономерности могли быть только для Радецкого — закономерности развития событий и даже возможной смерти. Турусов жил случайностями, конкретными случайностями. Случайно он оказался и перед этой дверью, хотя и с конкретной целью.