Орда встречного ветра - Ален Дамасио Страница 46

— Ларко, раз уж тебя ветром занесло в наш удел, в котором гостей никто не ждал, я приму тебя у нашего огня. Знай же, однако, что рядом со мной мой старый фреольский друг и философ Лердоан. Наша беседа коснется аспектов моей жизни, неведомых для Орды, которые таковыми должны оставаться и впредь. Готов ли ты услышать о них и сохранить их в тайне?

— Думаю, да.

— Клянешься ли ты утаить от остальных безумства, о которых тебе доведется здесь узнать?

— Клянусь маревами.

— Летать в маревах тебе как раз по летам…

Философ вслед за Караколем смерил меня долгим взглядом и кивнул головой в знак (я, по крайней мере,

606

понял это так) того, что можно говорить. Караколь сорвал пару пучков травы и подбросил их в костер. (Они затрещали.) Все в его поведении, как правило очень валком, показывало, что данный разговор был для него критически важным:

— Долгое время, Лердоан, я, подобно тебе, воспринимал жизнь как необходимость преодоления определенного пути, а потому ничто не было для меня так ценно, как возможность путешествовать. От своих странствий я жаждал бьющей ключом новизны, девственной чистоты, неслыханности. Мне нужно было куда больше привычного человеческого мира. Я хотел Разнообразия. В течение многих лет я упивался обилием несхожестей. Затем постепенно начал замечать, что моя свежесть стала увядать. Происходило это по мере того, как на моем пути все реже стали встречаться люди, поистине задевающие меня за живое. Но это также было связано и с тем, что глубоко внутри я начал ощущать, как стали костенеть прорывы за пределы моего собственного я, которые составляли мой шарм в глазах других людей. И теперь я ждал, чтобы другие удивляли или очаровывали меня, в то время как я сам будто заглох, я еле волочился, словно какое-то отродье, ожидающее лишь толчка судьбы, я утратил саму жажду постигать новое, иное. Я был странником, это верно, им и остаюсь. Я выставлял на всеобщее обозрение доказательства своего кочевничества в виде лоскутов моего арлекинского одеяния. В ложбине моих губ всегда было припасено несколько украденных то там, то здесь историй. Но в своем собственном сознании я замер, моему путешествию пришел конец. Я стал повторяться. Я многословил, не выискивая сути. Я стал похожим на бурдюк, что ждет, когда его наполнят, лишь бы излить содержимое к ногам первого господина, который примет его в руки.

605

— Тебе хотелось расти вширь, ты, верно, помнишь это сам. Ты хотел сделать просторной землю твоего собственного я, населить ее, набрать вес мудрости и опыта. Понять людей, узнать, кто мы такие.

— Да, я сделался просторным, Лердоан. Я стал широк как эта вот рубаха, скроенная из лоскутов, вобравших пылкость жизни тех, кто помогал мне ее шить. Но она вся расползается по швам. Ты только посмотри!

— Прекрасная рубаха! Она не только многое о тебе говорит, она тебя очеловечивает.

— Тебе это покажется странным, но я только в Орде начал понимать, что такое ветер. Не то чтобы им это было известно лучше, чем вам, Фреольцам. Ларко не даст соврать: их технические познания просто смехотворны, они до всего доходят чисто эмпирически. Даже ветряком обычным толком пользоваться не умеют. Они понятия не имеют, какую скорость полета может развить тот же летательный буер. Зато по земле контруют так, что даже с горсом могут потягаться в этом деле. Меня сначала забавляла их мужланская манера. Но потом я стал контровать вместе ними, днями напролет получать ветром по морде. И я понял, Лердоан, я осознал то, что, мне казалось, я и так раньше знал. Только понимание пришло через неспешность, через тягучесть ветровой массы, через ее плотность. Сначала ты перестаешь есть, ты не голоден, ты досыта накормлен порывами ветра. У них нет никаких приборов, даже анемографом и тем не пользуются, понимаешь? Втыкают и землю колышки, развешивают на них свои флажки, чтобы немного определиться с предстоящим контром, и все! Но на самом деле им достаточно просто встать и ощутить ветер, чтобы определить поток, скорость, периоды, амплитуду залпов, природу турбулентностей! Они все это делают без какой-либо техники! Могут даже сказать, что

604

там вверху, у нас над головами, и все это по вязкости воздуха, по его плоти.

— Да, у Орды всегда было другое отношение к ветру. Их подход наверняка позволит выявить все девять форм ветра, тогда как Фреольцы могут исследовать всю землю вдоль и поперек, и так ничего и не откроют.

— У них и к скорости другое отношение. И к пространству тоже. Когда я был Фреольцем, мы летали из одного города в другой по секстанту. Помню, в перелетах между городами мы любовались пейзажем, это правда, но мы его воспринимали всего лишь как пустоту между двумя городами. Мы, конечно, были номадами, но очень организованными, упорядоченными в пространстве, мы всегда отлично знали, где находимся и куда направляемся. Мы прочерчивали четкие диагонали по предварительно размеченной сетке. В Орде же вместо карты есть только трасса, вытатуированная на спинах у Степпа, Пьетро, Сова, Голгота… У каждого по отрезку.

— Да, но, по сути, вы не нуждаетесь в этой Трассе. Что действительно важно — это то, что находится между точками Трассы, то пространство, где ни одна карта не смогла бы указать вам путь.

— Да, эти точки не более чем переходные пункты между двумя пустынями, между двумя вельдами, между двумя мирами. Для Орды они не являются целью пути, в отличие от Фреольцев. Каждый день мы преодолеваем расстояние мелкими, но упорными шагами, пройденный путь ощущаем собственным телом, мы продвигаемся шаг за шагом, без какой-либо предопределенности, но ориентируясь по почве, по рельефу, по ветру. У нас нет никаких перспектив, видимость практически нулевая. Мы прокладываем путь через пространство, заполненное звуками и запахами, идем по нюху, по чутью.

603

— Как ты выносишь эту медлительность, эту монотонность контра, тебе же всегда без конца нужно было двигаться, меняться?

π Совершенно оглушенные Леарх, Степп и Барбак с трудом поднялись на ноги. Я стоял рядом с Совом, объяснявшим мне то, что я и так уже знал: дуэль началась. Бой проходил согласно Кодексу Кер Дербана. Вельд весь был прочесан и примят усиливающимся ветром, время от времени полная луна показывалась из-за облаков, и тогда можно было разглядеть бугры и ложбины в серебрившейся перед нами