Генри Каттнер - За земными вратами Страница 39

Да, она красива. Ее пресс-секретарь, вероятно, не кривит душой, когда уверяет, что она - самая красивая девушка в мире, - если вам нравится такой тип красоты. Он слащав. Себе бы я такого не пожелал.

И все же жрецы в Малеско знали, что они делают. Они были толковыми психологами. Они придали ей те черты, которые наиболее импонируют малескианцам, и эти черты - необычайно человечны.

Пигмалион влюбился в Галатею, хотя он и знал, что она всего лишь кусок камня, не так ли? Но форма, придавшая камню красоту, была неотразима.

Лорна говорит, что любит меня. Это началось давно, еще до эпизода в Малеско. Она говорит, что ничего не изменилось. Но это, конечно, не так. Малеско сильно изменил ее.

Как до этой перемены я не находил в ней ничего привлекательного, так и при всей ее теперешней красоте Лорна, по сути своей, осталась прежней. Я знаю это, и жаль, что не могу этого забыть. Бесполезно сопротивляться силам, которые движут человеком, нацией или целым миром. Я не могу бороться с ними. А хотелось бы.

Потому что - к черту все клише - я люблю ее по-своему. Я не мог бы жить с ней, вы уже знаете, какова она. И вот поэтому я никогда бы не пошел вечером в то заведение, если бы знал, что она там поет.

Но я сидел, позвякивая льдом в бокале, и слушал ее голос. Они дали ей красивый голос. Я твердил про себя избитые истины, пытаясь не замечать прелести той песни, которая гипнотизировала всех в зале. "С лица воды не пить, - повторял я. Статен телом, а хорош ли делом. Синица в руках..."

Мои размышления были прерваны бурей аплодисментов. Я поднял глаза и увидел, как Малеска раскланивается. Каждое ее движение было преисполнено грации. Ее сияющие голубые глаза искали меня в полумраке, смущенные и решительные, какими они были всегда, когда она смотрела на меня.

Она не примет отказа. Она опять подойдет ко мне, как только смолкнут аплодисменты, сядет рядом и будет умолять красивым грудным голосом, мягким, как бархат, и сладким, как мед.

Я залпом допил коктейль, вскочил и направился к выходу. Позади стихли аплодисменты и раздался голос Малески: "Эдди! Эдди!"

У дверей я почти бежал.