Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич Страница 36

– Ты шел так, будто боялся задавить случайного муравья.

Ия улыбнулась. Она, как всегда, была спокойна. Ее глаза манили, радовали, но сама она ничем не выдавала своего внутреннего состояния. Если бы не копейка, лежащая в моем нагрудном кармане, я мог бы подумать – мы с нею не разлучались ни на час.

Но это было не так.

Ия сказала:

– Я читала твою книгу. – Она, кстати, нисколько не удивлялась тому, что я стою перед нею. – Мне понравилось. Только почему вдруг ты взялся описывать чукчей?

В ее вопросе таился некий затаенный смысл. Я возмутился:

– В моем романе действуют не чукчи. Чукчи там появляются только в третьей части. А в основном речь идет о юкагирах.

– Это все равно. – Она улыбнулась, прощая мне мое возмущение. – Все равно семнадцатый век. Зачем ты полез так далеко? Ты же всегда писал о нашем времени.

Я усмехнулся. Я не мог понять, как Ия могла натянуть на себя такое узкое вязаное платье. Может, сзади есть молния? И пробормотал, теряясь:

– На такой вопрос трудно ответить.

– Разве?

– Ты тоже считаешь, что вся литература о прошлом – вранье?

– Это не имеет значения.

– Для кого?

– Предположим, для меня. Ты ведь не обидишься?

Я обиделся. Тогда Ия, не вставая, потянула меня за руку и посадила рядом. Потом мягко провела ладонью по моему виску:

– Ты постарел. Или возмужал. Это тебя не портит.

– Ты помолодела. Ты стала еще красивее. Тебя это тоже не портит, – ответил я в тон.

– Ты звонил мне?

Я кивнул.

– Наверное, ты звонил и Андрею Михайловичу?

Я усмехнулся:

– Ты же знаешь, и то и другое приводит к одному результату.

– Юренев?

– Да.

– Ему ты звонить не стал?

– Конечно. Но он пришел сам. Я его видел.

Ия кивнула:

– Я знаю. Иногда я неделями живу у Андрея Михайловича.

– У Козмина? – вспыхнул я. – Тогда почему меня все время направляли к Юреневу?

Ия мягко улыбнулась, ее прохладная рука лежала в моей ладони.

– Ты все хочешь знать сразу. Так не бывает.

И все это время она рассматривала меня. Не нагло и беззастенчиво, как Юренев, но внимательно, вникая в каждую мелочь. Что-то ее беспокоило. Она ничем не выдавала этого, но я почувствовал – что-то ее беспокоит. Потом она облегченно вздохнула и положила руку мне на грудь:

– Ты все еще таскаешь в кармане копейку?

Я растерялся, я никак не ожидал такого вопроса:

– Да.

– Можешь выбросить. Я тогда ошиблась.

Я окончательно растерялся:

– Вы что, впрямь научились читать чужие мысли?

– Это несложно, – сказала Ия со вздохом.

Она вытянула руку перед собой, и на раскрытой ладони сверкнула монетка.

Я, вздрогнув, схватился за нагрудный карман.

– Эта она, не ищи, – сказала Ия печально. – Ты тогда здорово нам помешал. Там, на Алтае. Но сейчас и это не имеет значения.

– Помешал? – не понял я. – На Алтае?

Она кивнула, все так же печально рассматривая монетку.

– Чем помешал?

– Не надо об этом.

Она медленно вытянула руку над тихим ручьем. Монетка блеснула и исчезла в воде.

– Фокусники, – пробормотал я, но впервые за последние сутки мне было в Городке хорошо, впервые я не пожалел, что остановился здесь.

– Оставь. – Ия обхватила колени руками и внимательно посмотрела на меня. – Почему ты все же взялся за чукчей?

– За юкагиров, – терпеливо поправил я. – За первых сибиряков. За первых русских в Сибири.

– Но и за чукчей тоже. – Почему-то для нее это было важно.

– О них там совсем немного.

Не знаю, почему я спросил:

– Знаешь, сколько страниц занимает история освоения Сибири в школьном учебнике?

– Не знаю.

– Всего одну. Ермак, разумеется. Дежнев, Хабаров, кажется, Атласов.

– Этого мало?

– А ты как думаешь? – удивился я.

Она пожала круглыми вязаными плечами:

– У меня не государственный ум. Я не историк.

Снова заболело сердце. Равнодушие Ии к истории ничуть не удивило меня, и все равно это было неприятно.

– Как ты себя чувствуешь?

Я тоже пожал плечами. Я чувствовал себя скверно. Стоило мне заговорить об истории, как вернулась боль. Эта боль пульсировала в висках и в сердце.

– Сейчас легче? – Ия прохладными узкими ладонями сжала мне виски.

Я задыхался.

– Сейчас отпустит.

Меня действительно отпустило.

– Часто у тебя так?

– Часто. Но обычно ночью. Днем это впервые. Наверное, я недоспал сегодня. – Я настороженно прислушивался ко все еще бьющемуся с перебоями сердцу. – Наверное, не выспался.

– На тебе лица нет.

– Ничего… Все прошло…

Ия ласково провела рукой по моему горячему, вмиг взмокшему лбу:

– С тобой давно так?

– Два года.

– Два года, – откликнулась она как эхо.

– Только не впадай в задумчивость, – попросил я. – Когда ты впадаешь в задумчивость, ты куда-то исчезаешь. Я не хочу, чтобы ты исчезла.

– Я не исчезну.

Мы засмеялись.

– Как это у тебя получилось? – спросил я. – С монеткой. Как она оказалась у тебя в руке?

– Ты ведь сам говоришь – фокусники. Мы здорово на этом поднаторели.

Она улыбнулась, глядя на меня так, как умела глядеть только на Алтае:

– Хорошо, что ты приехал. Мы ждали тебя.

– У вас тут крыша поехала. – Я опять почувствовал приступ упрямства. – Я не собирался сюда приезжать. Я приехал совершенно случайно. Никто из вас не мог знать, что я приеду.

Мне хотелось обнять Ию. Потому я и грубил.

Она засмеялась. Просто засмеялась, и мне сразу стало легче.

Я видел Ию, я к ней прикасался – это было хорошо. Я не знал, увижу ли я ее завтра, позволит ли она себя поцеловать, – это было плохо. И еще… Я не знал, говорить ли ей о странных найденных фотографиях, особенно о той, где мы с нею изображались целующимися именно в этом овраге.

Я невольно осмотрелся.

Наверное, надо сказать.

И сказал. И Ия не удивилась:

– Фотографии в гостинице?

Я не стал крутить:

– Помнишь Славку? Ну, фотокор с тощей шеей. Выглядит как пацан, но на самом деле он мастер. Я отдал фотографии ему. Он обещал проверить – не подделка ли?

– Не подделка, – сказала Ия. – Фотографии надо забрать.

Она вдруг улыбнулась:

– Перепугал, наверное, мальчишку. «Мастер». И вообще, – ее синие глаза притягивали, смеялись, – хорошо, если в таких случаях ты будешь сперва советоваться со мной или с Юреневым.

– С тобой, – сказал я быстро.

– Ну, пусть со мной, – послушно откликнулась Ия.

Но, подумав, добавила печально:

– Лучше все же с Юреневым. Он сильней.

Глава VIII. Телефон, швейцар, женщины

– Пойдем.

– Куда?

Я и думать не мог, что вспомню Ию так быстро.

– Хочешь, к тебе. В гостиницу.

– Хочу. Только там швейцар.