Катали мы ваше солнце - Евгений Юрьевич Лукин Страница 35

– Девкам сенным она сказала… – со вздохом ответил Чурыня. – Если не врёт, конечно…

– Худо! – Лют Незнамыч сорвал кулачки с плеши и стукнул в стол. – Завтра, почитай, всей слободке ведомо станет… А уж боярину – в первую голову…

Дверь приоткрылась, и в клеть просунулись встрёпанные патлы обезумевшего мужичонки.

– Лют Незнамыч, – проскулил он, вылупив наслезённые глаза. – Там боярышня бесится… Поджигать хочет…

Розмысл стёр его единым взором и, болезненно покряхтывая, поднялся с лавки.

– Ну что ж… – процедил он. – Когда ни умирать, а день терять… Надо идти…

Вдвоём с Чурыней они вышли и двинулись подземным переходом, ставшим теперь ещё теснее от полных песком тележек и бочек с водой. Мужичонка Воробей семенил следом. Шарахались с дороги серые тени, работный люд вжимался в пыльную каменную кладку, уступая начальству путь. Кругом шушукались, перешёптывались тревожно.

– Лют Незнамыч, да ты только прикажи! – внятно вызвался кто-то из густой тени. – Мы её мигом утихомирим!

Розмысл только фыркнул в ответ, а когда миновали толчею, бросил сердито через правое плечико:

– А этот твой… Докука… Он ведь у тебя уже второй день на погрузке… Ну и как он там?

– Ох, не спрашивай, Лют Незнамыч! – отозвался Чурыня страдальческим голосом. – За такого Докуку этому Соловью голову бы оторвать по самые плечи! Прошёл разок с тачкой – сразу заныл, запричитал, хромым представился… Смотрю, а он уже на раскладке, с бабами болтает… – Сотник покашлял смущённо и признался: – Я уж грешным-то делом думаю: может, и впрямь отдать его?

Розмысл недовольно посопел.

– Нет, просто так отдавать не годится, – буркнул он. – За два дня он тут много чего углядел. Умы начнёт смущать… А вот не согласится ли боярышня, ежели мы его наверх отпущать почаще будем?

– Сбежит, – решительно перебил Чурыня. – Тут же сбежит, по роже видно… Да и прочие роптать примутся. Работает-де по конец пальцев, а отпущать – отпущают… Нешто справедливо?

Но тут беседу пришлось прервать, потому что впереди затрепыхалось алое смоляное пламя. Высоко подняв светоч, Шалава Непутятична напряжённо всматривалась в кромешную темноту подземного перехода, и её чумазое, как у погорелицы, личико было весьма решительным. Пожалуй, Воробей кликнул начальство как раз вовремя. Ещё мгновение – и пришлось бы пустить в ход песок и воду…

Однако стоило красноватым отсветам заплясать на выпуклой плеши и несколько отвислых брыльях розмысла, как боярышня попятилась в изумлении и чуть не выронила светоч.

– Лют Незнамыч? – не веря, вымолвила она. – Да когда же ты помереть успел-то?

* * *

Впервые боярышня Забава увидела Люта Незнамыча, ещё будучи отроковицей, и уже тогда поняла, что берендей он непростой. Да и не она одна… Челядь теремная все языки поистрепала, гадая о происхождении и достоинстве странного гостя. Для них это был вопрос далеко не праздный: поклонишься как-нибудь не так или чарой невзначай обнесёшь – и милости просим на широк двор к той лошадке, где седока погоняют. В какое бы время года ни появлялся Лют Незнамыч в боярских хоромах, был на нём неизменный дорожный терлик[63], обширную выпуклую плешь гость прикрывал скудно украшенной тафьёй[64], а ежели случалось ему выйти на высокое резное крыльцо, то поверху водружался ещё и меховой колпак. В горлатной шапке Люта Незнамыча никто никогда не встречал, из чего следовало, что не боярин он и не княжеских кровей… Хотя вон, с другой стороны, и Столпосвят, известный душевностью своею и простотой, ради близости к народу тоже отродясь горлатных шапок не нашивал.

Однако, приметив вскоре, что боярин величает Люта Незнамыча по изотчеству, холопья вмиг пометили сие на ногте и почести стали воздавать как воеводе, хотя сам Лют Незнамыч этого, кажется, и не заметил. Так что, ежели перед ним ломали шапку несколько лениво и без должного трепета, вольность сходила с рук.

И всё же челядь продолжала боязливо шушукаться. Непонятно было, к примеру, каким образом он вообще попадал в терем, минуя ворота. Ни саней, ни лошади его конюхи и в глаза не видели. Обыкновенно бывало так: боярин уходил в бездонные свои погреба, а возвращался уже с Лютом Незнамычем, после чего оба поднимались в горницу и такие беседы вели, что впору князю о том донести. А то и царю-батюшке…

И ведь донесли однажды. Квасник Нежата донёс. Высек его раз боярин, так он, Нежата, нет чтобы поблагодарить премного за науку – побёг князюшке на благодетеля своего сказывать. С тех пор и сгинул, а больше охотников не нашлось…

А про погреба про те тоже много шептаний шло. В боярские хоромы текли подати со всей слободки и окрестностей: жито, мёд, пушнина всяческая – и похоже, что оседали там навечно. Так ни единого обоза и не отрядил боярин за Мизгирь-озеро к царю-батюшке. Потому и нарекли его погреба бездонными, хотя дворня, сносившая в них съестные припасы и прочее добро, клялась тресветлым нашим солнышком, что есть там дно, есть. Кирпичен мост[65]. А вот куда всё потом из погребов девается – неясно…

Исчезал Лют Незнамыч столь же внезапно и таинственно, как и появлялся. Подозревали в нём кудесника, великого волхва и, получается, почти угадали… Однако бери выше… Или ниже, раз уж речь повелась о навьём царстве… Да впрочем, как ни бери, а всё равно выходило, что Лют Незнамыч и под землёй ни перед кем шеи не гнёт…

– И впрямь боярышня… – мрачно молвил он, присмотревшись к Шалаве Непутятичне. – А я уж думал: нарочно соврала… Ты что же это творишь, Забава? У нас там давно прокатка должна идти, а ты тут, понимаешь, всех людей на себя стянула! Хочешь, чтобы солнышко опять не взошло?

– Да катись оно по кочкам, ваше солнышко! – зло отвечала боярышня розмыслу. – Почто Докуку мово под землю упрятали?

Розмысл отвернул нос, закашлялся.

– Давай-ка так, Забава… – недовольно сказал он. – Ты светоч-то притуши, притуши… Нельзя здесь с голым огнём… Храбрам своим вели, чтобы кудесников развязали, и пойдём потолкуем. – Взглянул на боярышню и предостерегающе вскинул ладошку. – Не перечь! Скоро, я так понимаю, и дядюшка твой сюда нагрянет…

– Сюда?! – ужаснулась Шалава Непутятична. – Ой!

Всё-таки перед дядюшкой своим она хоть какой-то страх да испытывала, поскольку молча позволила себя разоружить и последовала за Лютом Незнамычем в глубокие недра скудно освещённой пещеры. Что же до грозного дядюшки, то он их, оказывается, поджидал уже в клети розмысла. Увидев переступающую порог племянницу,