Журнал «Если» - «Если», 2002 № 08 Страница 30

— Нам же придется взять его с собой.

— Почему?

— Ну как же иначе?

И разумеется, она была права.

Не в первый раз я вернулся к вопросу, почему Фрэнк согласился на операцию. Не было ли тут — если оставить в стороне все его самопожертвование — элемента жестокости?

Рейчел сделала движение, чтобы встать. Но я все еще держал ее руку.

— Что?

— Рейчел! — Я попытался ее поцеловать. Она отодвинулась.

Я не мог ее понять.

— Ведь ты хотела?

— Конечно, я тебя хочу, — шепнула она.

От восторга я не мог найти слов. А когда нашел, она прижала палец к моим губам.

— Спешить незачем, — сказала она, — ведь так?

— Я открыл рот, обволок губами ее палец.

Но она его отняла.

— Что…

— Это не игра, — сказала она. Я поднял голову. Желание исчезло из ее глаз.

Я не мог понять, каким образом разрушил недавнее ее настроение.

— Разве?

— Я хочу, чтобы это что-то значило.

В раздражении я закусил губы.

— Конечно, это что-то значит, — сказал я. Секунда за секундой настроение улетучивалось. — Ты и я — мы предназначены друг для друга.

— Ты умеешь уговаривать, Джерри.

Желание угасло, а теперь даже ее симпатия исчезла.

— Так как же?

Она пожала плечами.

Мой гнев нарастал. Я сказал:

— Ну, если ты и к этому времени меня не узнала…

Она засмеялась. Ледяным смехом.

— Ах, Джерри, — сказала она. — Я тебя знаю. Насквозь и до самого донышка. В том-то и суть.

Я понял, что надо мной издеваются, почувствовал себя по-детски обиженным.

— Ты хочешь, чтобы это что-то значило? Ты говоришь, как школьница!

— Разумеется, кому и знать, как не тебе, — парировала она.

— Если бы я теперь выглядел, как в «Зеленых дорогах»…

Она испустила торжествующий вопль, будто я себя выдал.

— Это не имеет никакого отношения к тому, как ты выглядишь.

— Я ненавижу его лицо, — сказал я. — Это такая боль!

Она отодвинулась от меня.

— Не понимаю, как ты терпишь его запах, — сказал я.

Ничего не мог с собой поделать.

— Вернись, — позвал я.

Но она уже отошла настолько, что я не мог до нее дотянуться.

— Прости, — попросил я. Но только, чтобы она вернулась. Обмануть ее не удалось.

— Нам нужно почистить ковер, — сказала она, открывая дверь. — Пока винные пятна не засохли.

Я проснулся с такой гудящей головой, что пропустил утреннюю прогулку. Головная боль была какой-то странной: за ней крылась не просто дегидратация. Давление. Пронзительный писк во внутреннем ухе. Ритмичный стук. Головная боль, которая гонит коров в укрытие, под деревья. Головная боль, от которой бесятся собаки и скисает молоко. Которая предсказывает ураган.

Я посмотрел в окно.

Ну, подумалось мне, в народных приметах я явно не силен.

По всему горизонту полоса влажного бледно-желтого света отделяла небо от земли, суля свежее утро и ясный день. Ни единого облачка. Кабриолет Фрэнка сверкал, будто карета из волшебной сказки.

Я прошел в ванную, отыскал флакон кодеина и проглотил пару таблеток.

К завтраку я спустился вовремя: бекон, яйца, хлеб, тридцать семь сортов джема.

— Страстноцветный, банановый и бутербродное масло?

— Попробуй, — посоветовала мне Рейчел.

— О черт!

Я ощутил, как Фрэнк под столом нашел руку Рейчел.

— Рейчел, — сказал я, — хочешь погулять со мной?

— Нет.

— Нет?

— У меня много дел.

Мертвое молчание, пока я надевал сапоги. С задней стороны двери я снял макинтош и перекинул его через руку. Я открыл дверь черного хода.

— Увидимся, — сказала Рейчел тонким-претонким голоском, и я подумал, что, видимо, Фрэнк поговорил с ней о вчерашнем вечере.

Я пошел в направлении аэродрома. Обычно я садился на велосипед, но в этом моем состоянии я обязательно выкинул бы какую-нибудь глупость и раскроил бы себе череп.

Да и так я все время забывал сторониться машин.

Мне настоятельно надо было что-то сделать. Мне хотелось причинить боль Фрэнку. Мне очень хотелось причинить ему боль. Ревнуя к нему и бешено злясь на него за его самодовольные игры, я был рад причинить боль себе, лишь бы стало больно ему. Наконец прямо впереди меня обещанием, пусть запоздалым, но исполненным, над горизонтом заклубилась грозовая туча. Она была грязного буро-черного цвета — туча из запекшейся крови. В голове вновь застучало, и боль стала острее. Но от мысли, что ее испытывает и Фрэнк, становилось легче.

Тем не менее я продолжал идти прямо навстречу грозе. Я приветствовал ее: безоблачный день рассыпался, притворство кончилось. Я должен был сделать что-то, чтобы положить конец этому сожительству. Я знал, что мне надо сделать, и прекрасно понимал: это означает мое исключение. Но в тот момент такая цена не казалась чрезмерной.

Правда, меня уже убрали, мой персонаж был заменен другим. Но мой код все еще имел ценность, все еще заслуживал сохранения. Словом, у меня еще оставалась пара стрел.

— Фрэнк, — позвал я. — Фрэнк!

Но Фрэнк не появился.

— Фрэнк!

Фрэнк, который впустил меня. Фрэнк, который взял меня в долю. Фрэнк, который всегда хотел только помочь, наладить.

— ФРЭНК!

Ничего не произошло. Он не появился. Он предоставил мне свободу действий. Он оставил меня одного в этом своем теле, в этой дряблой бледной плоти. Предоставил распоряжаться этим лицом, с которым я не совсем управлялся, которое оставалось мне чуть-чуть не впору и которое причиняло сильную боль, словно плохо пригнанная маска.

В уголке моего глаза вспыхнула и погасла молния, будто проблеск солнечного света на хроме. Гром зарокотал на добрых десять секунд позднее и так слабо, будто служил контрапунктом к стуку у меня в мозгу. Я поглядел на грозовую тучу — и сердце мое замерло.

Она поднялась на немыслимую высоту. Она нависала — исковерканная грибная шляпка, разделенная спереди на две доли, словно мозг, и такая же бугристая. Она поднялась над изгородью, а я поднимался вверх по склону ей навстречу. Мы двигались друг к другу.

Десять минут, сказал я себе.

Еще десять минут — и я буду на аэродроме. Еще десять минут — и я буду на том месте, которое могло бы стать нашим новым началом. Рейчел, хочешь погулять со мной?

Внезапно чувство несправедливости от всего этого: и сожительства, и того, что оно обещало, и того, чем обернулось на деле — поднялась во мне клокочущей волной, и я зарыдал так отчаянно, что не смог идти дальше. Или я хотел слишком многого? Были ли мои ожидания такими уж неразумными? Я ведь желал только, чтобы меня на время приютили, приняли мою виртуальную сущность — теперь, когда не стало «Зеленых дорог». Я думал, что скромное существование, даже частичное, все-таки лучше, чем ничего. Что полужизнь лучше никакой жизни. И я принял предложение Фрэнка, быть может, думая возобновить дружбу с женщиной, которой был «зачат», у которой учился, для которой работал и которую… да… любил.