Всеслав Соло - Астральное тело Страница 30

Человек-Ветер, в отличие от ветра, способен понимать, осознавать сам факт своих движений в пространстве. Человек-Ветер в отличие от человека способен не желать.

Наше тело — ветер, а наши мысли комплексуют его! Мы издаем не законы, а издаем мысли, которые своеобразно комплексуют наши тела, в государственных масштабах, в рамках социального строя…

Человек-Ветер созерцает эти законы, живет гармонично, без стрессов, и, что удивительно, общество само разрешает ему то, что оно ни за что на свете не разрешило бы рядовому своему члену, даже законы тают перед силой созерцания. Да здравствует Человек-Ветер!

В последнее время я жил и метался между ветром и человеком, и мне было тяжело жить в такой раздвоенности!

Я срывался, обрушивался на что-то, на кого-то всем существом своим и навлекал на себя кучу неприятностей.

Доходило до абсурда: я начинал избегать на улице своих знакомых, больше сидеть дома, в одиночестве, или срывался в оглушительное раздолье.

И так меня швыряло от человека к ветру и от ветра к человеку… И я даже написал четверостишие:

Люблю я ветра гордые порывы!Пред Вами расточаюсь в похвале:Ветра познаний и любви, — как взрывы!А кто-то скажет: «Ветер в голове…»

Но зато, когда мне удавалось пусть даже на одну секундочку ощутить себя Человеком-Ветром, тогда я по-настоящему являлся портретным властелином окружающего меня мира, именно портретным, потому что воспринимал я, в то счастливое время, весь мир, точно воплотившись в свой фотографический портрет, — я осознавал свое тело ожившим, объемным портретом, передвигающимся в своем фотографическом пространстве! В таком состоянии происходят удивительные вещи…

Идущий впереди человек обернется, посмотрит на тебя сам не зная почему, а это ты заставил его обернуться, и даже не заставил, а просто подумал об этом.

Включишь радио или телевизор, а там звучит та мелодия, которая тебе нужна, или говорят, показывают именно то, что ты бы хотел увидеть или услышать сейчас…

Или появляется тот человек, который тебе нужен в настоящее время… издается тот закон, даже в масштабах государства и планеты, делается то открытие в науке, что необходимо тебе сегодня, и опять-таки, не потому, что ты этого захотел, а потому, что ты об этом просто подумал…

Замечая за собой успехи в области состояния Человека-Ветра, я на глазах у себя стал изменяться в характере. Во-первых, меня очень злили состояния, когда я находился вне Человека-Ветра, а поскольку этих состояний было подавляющее большинство (да что там большинство, почти все время), я выглядел весьма строптивым, я сказал бы даже — агрессивным, но это уже во-вторых! Об агрессивности — чуть позже. Итак: Человек-Ветер всего лишь одно-два мгновения, а потом — весь день, два, а то и неделю злость в чистом виде!

Господи! Как же это тяжело: знать лучшее, хотя бы иногда обладать им воочию, а все остальное время спотыкаться среди дерьма. Правда, я пытался учиться жить с ориентировкой на те счастливые мгновения, и мне удавалось час, два, а то и большинство дня, зачастую с остатком на следующий, выдерживать безмятежную улыбку на лице при натиске грязи! Но это оказывалось еще и хуже, чем когда я пребывал в злобе своей. И вот почему: сдерживая злобу, я ее копил, оказывается! И потом наступали такие невероятные срывы… И я, памятуя это, отдавался первому позыву злости.

Преобладала злость! Даже окружающие меня люди стали замечать, что «излишне эмоционален», — так и записали в моей характеристике, направленной в райком партии от моего киноначальства. Даже один мой далекий знакомый литератор Иванов, как-то после одной из увеселительных вечеринок сказал мне, когда мы вышли на ночную улицу: «Не пойму, почему ты, Серега, такой злой, может, потому, что ты — не женат до сих пор?!»

Да, некоторые начинали приписывать мою раздражительность моему холостому образу жизни. Я не пытался их разубеждать. Моя совместная жизнь с Викой проходила тайно, все больше у меня в постели (когда я оставался в квартире один) или же в дружеских прогулках по городу и его развлекательным заведениям. Нас мало кто видел, в гости мы не ходили.

Конечно, моя мама подразумевала эту близость, но она подходила к этому с точки зрения философии и предпочитала, и правильно делала, не вмешиваться в мою личную жизнь!

Агрессивность! Сколько она причиняла страданий мне… Аня и я иногда перезванивались по телефону, редко виделись, с Корщиковым я виделся еще реже. Но и Аня, и Корщиков стали замечать мою раздражительность даже в эти короткие промежутки наших встреч.

— Смотри, — накажу я тебя! — бывало, хитро прищурившись, говорил я Ане.

А я и в самом деле верил и чувствовал потаенные возможности! Но и сомнения мучили меня, ведь я же метался! Аня начинала защищаться от меня…

Потом я, как-то незаметно для себя, вошел в какую-то вереницу болезней, в основном простудных: гайморит, тонзиллит, бронхит и прочее, даже воспаление легких. Они прямо-таки атаковали меня, и это в свою очередь прибавляло во мне силу злобе, агрессивности, но слабости души и тела тоже…

Аня пробовала меня лечить упражнениями, какими-то приборами, сам я не только забросил йогу, но и не делал физзарядку, однако все старания моего добровольного доктора шли насмарку от моего бесшабашья, вредности, я много курил! Я изрядно похудел, побледнел. Назрела какая-то стрессовая ситуация или же что-то другое, не знаю что, но я безвольно катился куда-то, не в силах остановиться или притормозить.

Прошел съезд в Таганроге, я не помню, как он там назывался, да и важно ли это!

Вокруг съезда был приличный ажиотаж.

Аня таинственно поведала мне, что на съезде, среди профанов, присутствовали в основном все ведущие мистики страны! И я узнал еще и то, что этот съезд регулярен, проходит один раз в не помню сколько лет, и что на следующий форум, возможно, попаду и я…

Я много читал литературы, соответствующей моей устремленности: «Основы Тибетского мистицизма», «Тибетскую книгу мертвых», «Энциклопедию оккультизма» — я просто проглотил в один присест… Так, я познакомился со стихами Валентина Сидорова, с его книгой «Семь дней в Гималаях».

— Ну и много же путаницы у него, у Сидорова, в голове — отзывалась о творчестве писателя Аня.

— Ну и много же путаницы у Сидорова в голове! — повторял я, как попугай, если речь заходила о «Семи днях в Гималаях» с каким-нибудь из моих знакомых. Я повторял, даже не разбираясь почему.

Однако меня настораживало, что в Волгограде была открыта группа людей, которая использовала «Семь дней в Гималаях» в качестве своеобразной библии! Может, все-таки там что-то и есть, но я продолжал попугайничать: «Ну и много же путаницы в голове у Сидорова!»