Катали мы ваше солнце - Евгений Юрьевич Лукин Страница 28

– Эй, Вражина! Шубейку не замарай!

– Колами-то, чай, сподручней махать, чем лопатами?

– Не замай! Не видишь, что ли, горе у них: пальцы торчат – работать мешают…

Огрызаться было некогда. Два обоза на берегу могли привлечь внимание грозного Завида Хотеныча, которого, надо понимать, побаивались все, включая Бермяту. Наконец оставшиеся четверо саней были наполнены доверху, и нажилившиеся лошадки тронули их волоком по нежной певучей золе. Отогнав гружёный обоз за чёрно-сизые хребты, чтобы зря не маячил, вернулись к дыре.

– Ну вы смутьяны… – вроде бы сокрушённо, а на самом деле одобрительно молвил вожак порожнего обоза, кивая шапчонкой, якобы сшитой из шкурки злака-баранца. – Мало того что бои дрекольные чините, так ещё и беглых изменников от царского гнева прячете…

– Где? – удивился Бермята.

Вожак пришлых сволочан огляделся и отличил в толпе две незнакомые рожи:

– Да вот…

Он указал кнутовищем сначала на Кудыку, потом на Чернаву.

– А кто видел, как мы их в обоз приняли?

– Увидят, – успокоил вожак. – Как до слободки доползёте – сразу же и увидят… Там, брат, сейчас заставы неминучие. Кроме вас-то, по этой дороге никто в тот день не проходил. Стало быть, вы их и укрыли, больше некому. Так-то вот…

– Знать ничего не знаем, ведать не ведаем, – посмеиваясь, отвечал Бермята. – Впятером из слободки вышли, впятером и возвратились, по дороге никого не встретили… А беглые, видать, в лесу прячутся, не иначе…

Чернава болезненно охнула и, осев наземь, с тихим стоном замотала головой.

– Эй, девка, девка! – встревожился Бермята. – Ты это брось! Назад мы тебя не возьмём, даже и не думай…

– Так ведь ловят-то его, а не меня… – взмолилась она.

– Ну это всё едино, – рассудительно молвил вожак пришлых. – В слободке-то гоняли вас двоих! Стало быть, увидят хотя бы тебя одну – сразу всё и раскумекают…

– А нам, девонька, – покашляв, прибавил Вражина, – лишних бед не надо. Своими поделиться можем…

* * *

Кудыка беспомощно смотрел в спины уходящих вдоль бугров золы возчиков, и мнилось, будто с сердца снимают резцом глубокую, запрещённую царским указом стружку. Хоть и сволочане, хоть и обозники – всё равно ведь свои, берендеи… А тут…

Посмотрел на змею подколодную Чернаву. Та ещё сидела на земле, уперев ладошку в синевато-серый прах и горестно уронив головушку. Ухмыл раздал вновь прибывшим лопаты и, поигрывая оставшейся, направился к ним двоим.

– Смотри, Любим! – весело крикнул он через плечо. – Хоть одну мне сломаете – шкуру спущу!

Вослед ему полетела задорная брань, но Ухмыл оставил её без внимания.

– Ну что, беглые? – сказал он. – Пойдём к розмыслу…

Кудыка припомнил костистое остролобое лицо, выхваченное из мрака светом греческой лампы, и вздрогнул. Ухмыл засмеялся:

– Что? Боязно? А придётся… Без его слова вас тут никто не примет. Так что вставай, Чернава, нечего рассиживаться…

Чернава поднялась со вздохом, и двинулись они втроём вдоль рва по скрипучей дресве туда, где громоздилась похожая на качель махина. Справа шли тёсаные, покрытые внизу зелёными водорослями камни волнореза, сдвигаясь всё теснее и теснее, пока не сплотились в пристань, возле которой покачивались вчерашние острогрудые ладьи. Одна из них была завалена набок прямо на причале. Над повреждённым днищем стояли, почёсывая бороды и затылки, человек семь. Горела смола, постукивали топорики.

– Эй, Неждан! – осклабясь, окликнул Ухмыл хмурого берендея со смоляным кляпом в руке. – Ты хоть рыбкам-то от меня привет передал?

– Да чтоб тя во рву переехало! – недружелюбно отозвался тот.

Ухмыл загоготал, довольный своею шуткой, и повернулся к Кудыке с Чернавой.

– Вчера, когда чалили, – шепнул он, перегородивши рот ладонью, – об камушек брюхо ладье порвали… Рыба-то, она не дура: как вечер – вся к берегу подаётся… А чальщики наши тоже в темечко не колочены: отряжают один челнок вдоль волнореза. Ну и пожадничал Неждан, решил впритирку невод проволочь… Только ты, слышь, – добавил он озабоченно, – розмыслу об этом ни слова…

Кудыка распахнул полушубок. Не пригревало уже, а припекало. Тени по обе стороны стали заметно короче, причём левая проступала погуще, поотчётливей… Древорез вознёс боязливый взор и, сличив оба солнышка, повернулся к Ухмылу.

– Ухмыл, а Ухмыл… – жалобно позвал он. – А что это у греков оно вроде поярче?

Тот насупился, сплюнул.

– Будешь тут поярче! – сказал он, перебрасывая лопату из одной руки в другую и тоже распахивая зипунишко. – Они-то его на каменном масле калят… Нафта[58] называется…

– А мы?

– А мы – дровами.

Кудыка ошалел и ещё раз сравнил обе тени:

– Дровами? Да мил человек! Дрова-то дорогие!

– В том-то и дело… – проворчал Ухмыл. – А тут ещё вы со своей глубокой резьбой… Ох и хитрющий же народ! И стружки хотят снять поболе, и чтобы солнышко пожарче грело…

Кудыку словно колом промеж глаз полыхнули. Остановился, уставился в ужасе:

– Берендейками?!

– А то чем же? Понятно, что берендейками… Вы их кому в жертву приносите? Солнышку? Ну вот в солнышке они и сгорают, берендейки-то ваши… – Тут Ухмыл почуял спиной неладное и обернулся. Кудыка стоял столбом. – Э, ты чего?

– Погодь… – прохрипел Кудыка, запуская пальцы за ворот рубахи. Накатило удушье. Постоял, отдышался. – Зачем же мы их режем-то?! – завопил он так громко, что на пристани даже оглянулись. – Душу, можно сказать, вкладываем!

– Ну, как? – Ухмыл несколько растерялся. – А иначе вы вообще ни щепочки не принесёте, всё в печь засунете… без молитвы-то… И так вон уже ничего не боитесь… Перунов, говорят, со старых капищ на дрова крадёте…

К счастью, древорез вспомнил вдруг, что к резным идольцам он теперь никакого отношения не имеет. И всё равно: работы было жалко… Да какой работы!

– Очухался, что ли? – спросил Ухмыл, тревожно заглядывая в глаза. – А очухался – так пошли…

До самой махины древорез брёл молча и вид имел пришибленный. С мыслями удалось собраться лишь в самом конце рва.

– Слышь, Ухмыл… – сипло позвал он. – Ну, с берендейками – ладно… А ночи-то у нас почему длиннее, чем у греков?

– Ещё бы им не быть длиннее! – Ухмыл усмехнулся. – Греки-то, вишь, три солнца катают, а мы-то – два…

После таких слов ум Кудыкин и вовсе разбежался весь по закоулкам, ничего в серёдке не осталось.

– Так, может, и нам тоже?

– Эва! – подивился Ухмыл его наивности. – А где ж тебе третье взять, ежели у нас их всего два и есть? Чётное да нечётное…

Похожая на качель махина заслонила тем временем весь прочий берег. Как и на пристани, копошились, ползали и ходили по ней людишки, что-то выстукивали, что-то подмазывали.