Больные души - Хань Сун Страница 24

– Миленький Ян, лечение болезней и спасение больных – это бездонная пропасть. Недовольство пациентов и их родственников никогда не иссякнет. Мне неловко об этом говорить, но у нас же на медицину тратится лишь одна сотая тех средств, которые на те же цели расходуются в США. В нашей стране не могут справиться даже с кормлением младенцев. Родителям приходится ехать за рубеж за сухим молоком. Можно ли при таких обстоятельствах что-то требовать от врачей? Ни один врач не хочет лечить больного спустя рукава. Но люди вечно хотят неправильно толковать их действия. Докторов неистово ругают, угрожают им вплоть до расправы, избивают их до посинения. Врачам поголовно приходится глотать смоченный собственными слезами рис. А ведь они еще постоянно работают сверхурочно. Получается, что закончил службу в одном месте – тебя уже ждут в другом. Больницы настолько лишают докторов свободного времени, что они даже собственным родным уже не могут быть в помощь. И вот с таких выдающихся людей, которые силятся облегчить страдания всего живущего и сущего, государство, с одной стороны, требует, чтобы они из раза в раз одолевали вершины, сравнимые разве что с Джомолунгмой[15], а с другой – назначает им зарплаты такие низкие, что хоть в Мертвом море топись. Подумайте только: врачи же отучились в университетах, а учатся они гораздо дольше, чем другие молодые люди. Выпускнику со степенью доктора наук – по крайней мере 30 лет, а он только начинает проходить практику в больнице! И денег ему за его время платят меньше, чем рабочим-мигрантам из деревни. Врачей вынуждают работать за гроши. Многие доктора и сами тяжело болеют, но не могут позволить себе лечиться. Миленький Ян, есть же такие профессии, где люди целыми днями ничего особого не делают, но денег за это ничего получают гораздо больше, чем врачи. Справедливо ли это? Доктора продолжают трудиться не из-за жажды денег, а ради того, что вылечить больного, для них это – самая большая радость. Они хотят показать, что они – лучшие целители. Так что не стоит их упрекать за принятие «подношений». А может ли быть как-то по-другому? Ответ прост: нет, они же врачи. Они искренне любят свое дело и бескорыстно служат больным, которых любят всем сердцем. А потому у врачей отключается всякое «я». Они жалеют любую прекрасную жизнь, которая чахнет и угасает на глазах. Им больно наблюдать, насколько недолговечно, подобно яркому цветку, наше существование, исчисляемое считаными годами и месяцами… Но возвращаясь к тому, с чего я начала… Доктора достойны тех денег, которые им подносят. Это минимальное уважение, которое мы можем проявить к докторам. Врач принимает конверт с мыслями о больном, из желания принести упокоение пациенту, обеспечить спокойствие больного во время операции, чтобы медики могли поработать в полной тишине. Это и есть высшее проявление миссии врачевателей: спасать умирающих от смерти и облегчать страдания больных!

Я задумался о конторе, куда я ходил на работу. Людей там было больше, чем нужно было для дела, работали все абы как, прошел день – уже слава Небесам. Мои коллеги даже не думали о профессиональной подготовке, что уж говорить о воспитании в себе каких-то там братской любви, гуманности и справедливости, о которых твердил великий учитель. При любой удобной возможности сотрудники, работавшие бок о бок в одном кабинете, подсиживали друг друга, желая поскорее втоптать в грязь оппонентов. Только долгая болезнь или даже смерть товарища могли принести им облечение. Я же воочию убедился, насколько местные врачи были преданы работе, носились повсюду, как псы, и выматывали себя, как ослы. Причем все отделения больницы взаимодействовали в тесной связке. Да, отдельным докторам, возможно, не хватало времени, чтобы выказывать пациенту благосклонность, но ведь все равно все, что они делали, было для продления жизни больным. Я и на интуитивном уровне это понимал. На всем свете есть только два рода людей, которые будут готовы прийти к нам на помощь, когда приходится выбирать между жизнью и смертью: родители и врачи. Доктора – отдельный новый вид людей, возникший в результате естественной эволюции. С такими мыслями я ничего не мог поделать. Оставалось только онемело кивать головой.

Налетел очередной приступ боли. Я подумал, что пора бы даме помочь мне продолжить лечение, сначала, может быть, позаботившись о собственном состоянии здоровья. Но сестрица Цзян, задыхаясь, проговорила:

– Миленький Ян, запомните: пациент и врач – прихожане в одном и том же святом месте. Они должны проявлять внимание друг к другу, должны любить друг друга. – С этим сестрица Цзян рухнула мне на грудь, усугубив мои мучения. Дамочка дрожала всем телом. Я постарался поддержать ее. Лицо женщины обесцветилось, а руки и ноги похолодели. Кровь, лившаяся из раны, растеклась мне по груди и животу, что дополнило болезненные ощущения внутри меня неожиданным теплом и краской. Но более всего меня удивило то, что сестрица Цзян каким-то неведомым образом умудрялась все это время сохранять ясность суждений и логику мысли. Ее слова звучали искренним душевным порывом. Блефа в них не ощущалось ни на грамм. Эта дамочка была олицетворением высшей сублимации человеческого духа. Да, больница – святилище, в котором творились живые чудеса. Я подумывал о том, чтобы уговорить спутницу сходить к врачу, но все никак не мог придумать, как подступиться к этой теме. Сестрица Цзян же, вопреки ослабевающему дыханию, заявила мне с сожалением в голосе: – Миленький Ян, если получится устроить правильно отношения между мирянами и богами, то нирвана близка, а бессмертие достижимо.

Спорить с ней я не мог. Я лишь заметил:

– Плохо это все. Жалко, что все так. – Я почувствовал, что погрешил перед больницей. Словно это я и был тем подорвавшимся смертником. Но подобным мыслям не стоило давать роиться во мне. Я уже и сам от боли осел на полу. Мое тело омывал обильный пот. Сестрица Цзян с глухим звуком – «бух!» – скатилась с моей груди.

Напрягая последние силы, сестрица Цзян приподняла голову и уже с пола наставила меня:

– Я оставляю вас на братишку Тао. Не беспокойтесь, он не по годам смышленый. – И только после этого она, улыбнувшись, прикрыла глаза, словно хотела чуток прикорнуть.

Из-за толчка тут же вылез мальчишка лет десяти. Лицо его исказила гримаса. Этот оскал, вероятно, стоило принять за улыбку. Я сначала предположил, что это сынок сестрицы Цзян. Мать и сын вместе работают в больнице, трудятся на единое великое дело и получают от чужого