Катали мы ваше солнце - Евгений Юрьевич Лукин Страница 18

Когда же наконец похожие на кладбище горбатые развалины остались за долгой извилистой ложбиной, в которую обратился ныне внешний ров, небо на востоке уже опушилось розовым заревом. Там, за синеватыми Кудыкиными горами, разгоралось, готовясь взмыть над страной берендеев, светлое и тресветлое наше солнышко. Обозначилась впереди поросшая дымами слободка, блеснуло за ней зеркало никогда не замерзающей Вытеклы.

Чернава повернулась к алеющему востоку, потянулась с хрустом, повела плечами.

– Эх, умоюсь… – мечтательно пообещала она просыпающемуся солнышку и лукаво глянула через плечо. – А что, Кудыка, справишь мне шубейку на беличьих пупках?

– На пупках не осилю, а сторожковую[50] справлю… – со вздохом отозвался тот. – Только ты, слышь, больно-то явно не ворожи теперь… У нас в слободке этого не любят…

– Хватит, – сказала она радостно. – Отворожила… Надоело мне всё, Кудыка! Грязь надоела, холод… Летом оно вроде бы и ничего, а вот зимой тут у вас стужа – прямо как в Чёрной Сумеречи…

Просияв, взметнулось в небо красно солнышко с блуждающим по ясному лику тёмным пятном, и подумалось вдруг Кудыке, что неспроста все неудачи в последнее время выпадают именно на нечётные дни. С того самого утра после неслыханно долгой ночи жизнь у берендеев пошла кувырком…

Оба ещё раз поглядели на ласковое, пусть даже и меченное пятном, светило и двинулись в сторону слободки.

– Так что у вас там всё-таки стряслось в Чёрной Сумеречи? – не устоял любопытный Кудыка. – Одни толкуют: отвернулось-де от вас солнышко, другие: погорело, мол… Кому верить-то?

– Погорело… – нехотя ответила Чернава.

– Ну а как погорело-то? Расскажи!

– Да что рассказывать… Кабы я тогда чуть постарше была… Помню только: пожары кругом – дома горят, леса… А потом – стужа. Всё как есть морозом сковало…

– А другие, постарше которые? Рассказывали, чай?

Поднимающееся солнышко съело ночной туман, прояснило дали. Слободка впереди, казалось, была искусно вырезана из мягкого дерева тончайшим лезвием.

– Развалилось, говорят, прямо в небе…

– Солнышко?! – не поверил Кудыка.

– Ну да… Небо сразу чёрное стало, как ночью. А на землю огненный дождь упал… Весь день головешки горящие сыпались. И ещё железки какие-то раскалённые…

– Да ну? – только и смог оторопело вымолвить древорез, пытаясь представить жуткое это зрелище. – А потом?

– Какое уж там потом? – бросила с досадой Чернава. – Что не сгорело, то вымерзло. Непруху-реку до дна сковало. Света нет, черно, как в дубине… Ну и побежали все кто куда. Кто к вам, кто к грекам, а кто и вовсе на север…

– Неужто и там люди живут?

– Да говорят…

Некоторое время Кудыка шёл молча, что-то озабоченно прикидывая.

– Так… – решил он наконец, посопев. – Ты об этом тоже никому в слободке не рассказывай. Даже деду моему. Побить могут…

– Да я и не собираюсь…

Выбрались на слегка припорошённую золой дорогу, по которой прежде что ни день тянулись с Теплынь-озера обозы сволочан.

– Погоди-ка, – сказал вдруг древорез, останавливаясь. – Куда ж это мы идём? Мне на княжий двор надо, к Столпосвяту, а мы – в слободку…

Чернава изумлённо оглядела Кудыку и расхохоталась:

– Прямо так к князю и явишься? Ты на себя посмотри! Вылитый погорелец!

Древорез крякнул, нахмурился, поскрёб бородёнку. А ведь верно говорит девка, переодеться надобно… Эх, кабы чуть пораньше, проскочили бы в темноте, никем не зримые. А теперь… Если уж главарь погорельцев прослышал, что волхвы ищут какого-то Кудыку, то в слободке тем более должны об этом знать… Может, как-нибудь по задам пробраться, околодворком?

– А зачем тебе к князю-то? – заподозрив неладное, спросила Чернава.

– Велено… – уклончиво ответил Кудыка.

Справа на обочине виднелась ничем не огороженная низкая избёнка с кривым сугробом вместо крыши. Ни дыма из оконца, ни тропки от окованного льдом порожка. Похоже, загостился где-то хозяин, загулял. То по теремам по боярским, то по ратному делу, а сейчас, надо полагать, вели синеглазого Ярилиной Дорогой прямиком к капищу.

– Да, – молвила Чернава, глядя на убогое это жилище. – Хороша бы я была, кабы на такое сокровище прельстилась. Сложил домок – не надобен и замок…

Что верно, то верно: отродясь ленивый красавец Докука замка на дверь не вешал. Во-первых, не было у него замка, а во-вторых, зачем? Так, привалит дверь камушком, чтоб ветром не мотало, а сам – шапку набекрень и поминай как звали…

«Или не донесут? – тревожно мыслил тем временем Кудыка. – Да нет, не должны… На волхвов все ныне сердиты, бить вон даже собирались…»

– Вроде лежит кто-то… – вывел его из раздумья голос Чернавы.

И точно, неподалёку от Докукиной хибарки горбом вверх лежал без движения некто в лохматом нагольном полушубке. Подошли, склонились. Кудыка взял мёрзлое тело за плечо, отодрал от наста, перевернул на спину. Глазам обоих явилось синевато-жёлтое, опушённое инеем рыло Шумка.

– Вот зверь народ! – горестно подивился Кудыка. – Забили всё-таки!

При этих словах опухшее левое веко лежащего дрогнуло и вздёрнулось через силу.

– Правду… не забьёшь… – еле слышно выговорил Шумок в беспамятстве. – Берендей… берендею… волхв…

Кудыка облегчённо выпрямился и потёр иззябшие руки.

– Жив… – бодро известил он. – Ну, стало быть, и ладно…

– А замёрзнет? – усомнилась Чернава.

– Поднимется. Не впервой ему… Да и солнышко вон уже пригревает…

Припорошённая золой дорога и впрямь начала уже раскисать, того и гляди капель проклюнется, поэтому дальше двинулись по хрупкой слезливой обочине. Шли, правда, недолго.

– Берендеи! – раздался вдруг плаксивый изумлённый вопль. – Вы только гляньте! Вконец чумазые распоясались! Средь бела дня по слободке шастают!

Захлюпал снежок, заскрипели калитки, и вскоре на улочку высыпало человек семь – все с колами. Впереди, засучивая рукава шубейки, косолапо выступал насупленный косматый Плоскыня. Грозен. Брови – что медведь лежат.

– Да вы что? – попятившись, заорал струхнувший Кудыка. – Плоскыня, лихоманка те в бок! Бельма, что ли, отсидел – своих не узнаёшь?

Слобожане инда в коленках просели от неожиданности. Всмотрелись, разинув рты.

– Глякося! Никак Кудыка?

– Он…

– Точно он…

– Держи Кудыку! – отчаянно крикнул кто-то, и слобожане кинулись на пришельцев.

Чернава в отличие от привычного к спокойной жизни древореза подхватилась первой. Должно быть, не раз и не два доводилось ей уносить ноги от размахивающей дрекольем толпы. Погорелица дёрнула суженого за пролокотнувшийся рукав с такой силой, что чуть клок не вырвала. Разбрызгивая синевато-серую, перемешанную с подтаявшим снегом слякоть, пробежали они мимо Докукиной избёнки, мимо привскочившего Шумка, а по пятам катились топот, плеск, улюлюканье, крики.

– Сто-ой!

– Держи, лови!