Темна вода во облацех - Александр Федорович Тебеньков Страница 16

— А это значит, — Банник ткнул пальцем в верхнюю точку кривой на экране, — что сила, с которой я воздействовал взглядом на датчик, равна — смотри по сетке — примерно полтораста ньютонов, то есть около пятнадцати килограммов. Доступно?

Баринов пожал плечами.

— Не очень. Я бы предпочел что-то более наглядное.

— Н-да-а! — Банник насмешливо посмотрел на него. — Ты, вот что, свои медико-биологические штучки бросай! Мы вторгаемся в такие области, где нужно гармонию поверять алгеброй! А это значит, биологию — физикой, математикой и электроникой.

— Я не Моцарт и не Сальери, — отпарировал Баринов. — Я нейрофизиолог.

Банник поднялся и хлопнул его по плечу.

— Не обижайся. Я, когда понял, что на одной биологии далеко не уедешь, заочно окончил институт электротехники, электроники и автоматики... Да, да, — кивнул он в ответ на недоверчивый взгляд Баринова. — И курсовые писал, и экзамены с зачетами сдавал — без дураков и блата. А диплом защитил на тему «О влиянии субмиллиметровых радиоволн на клеточные структуры мышечной ткани». Пошли дальше.

В следующей комнате Банник продемонстрировал, и тоже на солидно выглядевшей установке, как он взглядом нагревает предметы. Ничего он, конечно, поджигать не стал, просто смотрел на похожий датчик под похожим стеклянным колпаком, а на соответствующем экране высветилась цифра — триста пятьдесят пять.

— Это по Фаренгейту или Цельсию? — спросил Баринов.

— По Цельсию, — коротко ответил Банник. — Для справки: олово плавится при температуре 232 градуса, свинец — 327, цинк — 420. Железо — чуть более полутора тысяч.

— Так ты и железо можешь?

Банник испытующе на него посмотрел.

— Могу. Но это сопряжено с определенными, скажем так, издержками... Кстати, десять лет назад — не мог.

— И как же?

— Тренировка, — пожал плечами Банник. И спросил риторически: — Ну что, продолжим экскурсию?

«Умеет же устраиваться эта сволочь! — Баринов оглядел большую комнату здесь же на первом этаже, куда привел его Банник. Уютна, функциональна, обставлена так, что можно и поработать, можно и отдохнуть. — Или это свойство всех сволочей?»

Припомнилось, как после «мозгового штурма»[1] по поводу генезиса странных снов Афанасьевой, приглашенный старый друг и приятель, проректор Ташкентского мединститута Илья Моисеев, уже в машине по дороге в гостиницу задумчиво сказал:

— Беляева читал? «Властелин мира».

— И что?

— А то, что я, кажется, знаю одного кандидата на такого «властелина».

— Шутишь?

— Нисколько. Банника помнишь?

— Личность известная. Ну, так он аж в первопрестольной. Институт, куча филиалов и лабораторий. Публикации интересные, оригинальные. А все остальное — так, слухи. Ничего конкретного.

— А он, тем не менее, подгреб под себя почти всю нейробионику, психолингвистику, подбирается к кибернетике.

— Он же не математик, гольный биолог!

— Значит, освоил и ее. Главное ведь что: на стыке кибернетики и математики появляется новая наука — «киберематика», а на стыке бионики и кибернетики — Госпремия и звание академика.

Н-да-а, похоже, Илья как в воду глядел...

— Ну, ладно, положим, твои чудеса в решете я увидел, принял и усвоил. Колись дальше — как ты меня в болевой шок вогнал, как потом мозги прочистил... Тоже на приборах показывать будешь?

Банник почему-то хмыкнул — неопределенно и, как показалось Баринову, несколько виновато. Прошел в дальний конец комнаты, сел на диванчик сам, жестом пригласил Баринова.

— Понимаешь, какая штука, — сказал он и чуть поморщился. — В общем, извини, тогда я тебя под шумок, откровенно говоря, на шару взял. Вот, полюбуйся.

Он достал из внутреннего кармана пиджака небольшую поблескивающую металлом коробочку размером с портсигар и протянул Баринову.

Тот взял, внимательно осмотрел. Тяжелая вещица, граммов под триста. На лицевой стороне, там, где на портсигарах обычно выдавлен рисунок, зеленая и белая кнопка, рядом переключатель на четыре положения. В торце — чуть выдающийся, слегка растянутый по бокам раструб, закрытый пластиковой пластиной.

— Это нейрошокер, по аналогии с электрошокером. Излучение направленное, интенсивность регулируется, радиус действия до пяти-восьми метров. Питание — две батарейки «Крона» плюс концентрированный бульон с биодобавками и консервантами.

— Бульон-то зачем? — машинально спросил Баринов, возвращая «портсигар».

— Электроника там работает как пускатель, как раздражитель, а излучает живая ткань. Ей не электричество, ей бульончик нужен. Это биологическое излучение.

— А ткань откуда?

— Из мозгов, Павел Филиппович, из мозгов, вестимо!.. Клетки неких подкорковых областей неких позвоночных хирургическим путем собраны в определенный комплекс, нервные связи между ними также определенным образом переформатированы. Получили новое качество, так сказать. Работает в двух режимах.

...Баринов сидел, закинув ногу на ногу, рассеянным взглядом скользил по сторонам.

Забавная ситуация создалась.

Вот показали ему всякие разные чудеса, но как-то все они оказались на поверку прозаическими, будничными. Вроде бы, словно так и положено, само собой разумеется. Вроде бы так было всегда, и только невежда этого не знает.

Такие вот тривиальные чудеса, любой сопливый мальчишка из подготовительной детсадовской группы так сможет.

И самое-то смешное, он, Баринов то есть, ничего чудесного в них уже не видит...

Вроде бы всю жизнь верил, что Земля плоская... Ну, не то чтобы верил, а просто знал как непреложный факт — Земля плоская. И факт этот настолько непреложен, что находится вне обсуждения.

Но посадили его в комфортабельный ракетоплан и свозили на экскурсию — сначала пара витков вокруг Земли, а потом даже на Луну: оттуда, мол, картинка нагляднее и показательнее...

И все, кончилось представление о блиновидной Земле на слонах с черепахой. Земля — шар, и с этим уже ничего не поделать. А главное — этот новый, переворачивающий все прежнее мировоззрение и мироощущение факт не вызывает у него ни малейшего отторжения. Факт будничный, повседневно-бытовой. Разве что подвигает на некую ироническую усмешку — надо же, все вокруг истово убеждены, что Земля стоит на слонах, а те на черепахе, а черепаха плавает в безграничном океане... Чудаки, честное слово!

...Ну, ладно. Пораспускал нюни, потешился — и хватит. А вот пока есть возможность, интересно прояснить еще и такой момент.

— Кстати, Николай Осипович, что-то я пока в твоем НИИ с оборонной тематикой не сталкивался. Или настолько глухо все секретишь?

— Да нет, отчего же. Тематика тебе доступна. Плохо, значит, смотрел — галопом по Европам.

— Смотрел, что показывали. Сюда, например, не водили, нейрошокерами не хвалились... А секретить все подряд, извини, большого ума не надо. Эдак, засекретил исследование коленного рефлекса — и почивай на лаврах: все вокруг ходят на цыпочках и заранее тебя уважают.

Банник звучно рассмеялся.

— Во-от! — удовлетворенно протянул он. — Вот и ты на эту дурилку