Полет в глубину - Жорж Колюмбов Страница 15

остальные. Зоя считала, что там будет резко меняться фаза и тогда их будут ждать сплошные химеры. Еще одна вполне вероятная ситуация могла оказаться в том, что в этих местах вообще не удастся ничего разглядеть, если все это окажется за гранью нашего понимания. Но окончательно на этот вопрос ответили только реальные погружения.

Поначалу друзья никак не могли понять, чем же отличаются эти погружения. Каждая из сцен выглядела обыденной и заурядной, даже слишком. Очередной завтрак, каких в жизни были тысячи. Еще один день в школе, без каких-то открытий, ссор, радостей, просто день. Спокойный и мирный день летних каникул в детстве, хотя таких было меньше — лето на то и лето, чтобы удивлять и радовать. Бесконечные равнины и степи обыденности — вот что оказалось на окраинах души. Торик называл эти места «свалкой забытых воспоминаний», но Зое больше нравилось «отложенное в долгий ящик души» или еще точнее: «обыденность, возведенная в степень».

Однажды Торик выбрал себе такой сверхтипичный завтрак и попробовал добавить мнимую составляющую. Получилось интересно: переменно-обобщенный завтрак. В данный миг он как бы один, конкретный, но при этом словно вбирает сотню других, очень похожих завтраков. Отчего предметы имеют нечеткие, переливчатые очертания.

Рука тянет ко рту бутерброд с сыром. С сыром или нет? Это вроде бы колбаса. На масле? А нет, показалось. Ой, да тут и колбасы-то нет, пустой хлеб? И мы кусаем его и прихлебываем… чай? Или это кофейный напиток? По виду похожий на… компот? Жаль, мы не ощущаем вкуса в погружениях. Но и запах тоже переменно-неустойчивый. И все вокруг — зыбкое и переменчивое, как сон. И еще. Предметы, на которые непосредственно смотрим — вполне реальные, привычные и осязаемые. А все вокруг — трудно различимое, ненадежное и недостоверное.

Вернувшись, Торик подумал: а может, как раз об этом когда-то говорили художники-авангардисты? Нарисовать не именно вот этот конкретный стул, а такой стул, который мог бы вбирать и выражать собой сразу все стулья мира. Эдакий суперстул. Уже не предмет, а воплощенная на картине философская абстракция, для которой каждый стул реального мира был бы лишь вариантом воплощения. Разумеется, на практике до такого совершенства ни один художник не дошел. Разве что Малевич с его черным квадратом, выражающим сразу все, что может и не может быть нарисовано. Впрочем, Зоя сомневалась, что Малевич ставил вопрос именно так.

* * *

Интересненько! Почти месяц они исследовали окраины души, постигая эти тонкости. А потом снова направились к ее границе. Точек погружения там уже практически не было, только серая муть. Но при все большем приближении к границе, путник замедлялся, словно сама граница мешала ему двигаться, сопротивлялась и не подпускала его. После нескольких погружений с аналогичными результатами друзья с разных сторон души пришли к выводу, что у самой границы путник наталкивается на своеобразный барьер.

Можно ли преодолеть его? А если все-таки да, что будет ждать путников там, за границами собственной души?

* * *

Сначала задачу попытались решить в лоб. Если не хватает энергии, чтобы преодолеть барьер, надо как следует добавить скорости. На сей раз Зоя увеличила и интенсивность, и частоту коррекции, заставляя путника двигаться быстрее. Технически это оказалось несложно. Но тут внезапно вмешалась физиология. В первый раз, когда Торик отправился на высокой скорости, он пробыл в погружении всего несколько минут и сразу инициировал выход в реальность. Причем даже не успел толком расстегнуть клетку Фарадея, только сел, согнулся пополам, и его вырвало прямо на пол.

Зоя обеспокоенно смотрела на него. Такого у них еще не было. Разгадка оказалась простой — слишком быстро. Словно едешь на машине на скорости в четыреста километров в час. Причем не по пустой дороге. Горизонт переполнен событиями, ты находишься внутри картинки, а она с огромной скоростью несется и переплавляется во все новую и новую. Наш мозг не приспособлен воспринимать информацию на такой высокой скорости.

Результаты признали условно годными. До предполагаемой границы он так и не добрался, но путь они все-таки нащупали.

* * *

Сохранение последней копии. Запись в журнал. Теперь можно и доложиться. Торик распрямил спину и с хрустом потянулся.

— Матвей, я все изменения в программу внес, протестировал на контрольных примерах. Отнесу Насте?

— Давай, только там… — Матвей как-то сразу сник. — Ладно, попробуй.

* * *

В отделе у Насти что-то было не так. В воздухе висело почти ощутимое напряжение, но источника его Торик угадать не смог.

— Толя, ты ко мне, наверное? — Настя сама поднялась ему навстречу.

— Привет. Да, принес новую версию, там есть пара особе…

— Слушай, — перебила Настя, — давай не сегодня. У нас тут…

— Что-то случилось?

— А Матвей не сказал тебе? Егор умер. Послезавтра похороны.

— Как так?! Мы же совсем недавно все вместе сидели, Васю поздравляли.

— Ну вот… бывает. Тяжелый приступ и… не довезли его до больницы, прямо в скорой умер, — она нервно оглянулась и добавила тише. — Валя сама не своя ходит. Хотела руки на себя наложить. Не дали.

— Получается, у них все серьезно было?

— Как сказать… Она ведь детдомовская, ее Шефиня к нам пристроила, сама учила профессии, сама практику проводила. А так по жизни у Вали и нет никого. Только Егор и опекал. Он, конечно, не ангел, это все знают. Но к ней прикипел. То ли пожалел, то ли правда понравилась, хотя у нас есть и посимпатичней. Вот так. Ты это… с работой завтра приходи.

Торик рассеянно шел к себе. Грустно. Почему быстрее всего уходят именно приличные люди, с которыми хоть общаться можно? Почему всякие гады живут до преклонных лет? Судьба нарочно забирает лучших? Зачем?

* * *

Теперь они действовали осторожней. В